Трансплантация - [5]

Шрифт
Интервал

Здесь Гуреев нарочито громко начинает петь: «Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым».

— Палата, увы, у нас одна такая, — пытается не замечать выходок Гуреева Лисин. — Зато, Руслан Львович, вот занавесочка. И окошко рядом. В случае чего вот кнопочка. Нажимаете — и я уже тут! Надеюсь, вы будете довольны. В общем, располагайтесь.

— И сколько мне здесь «располагаться»? — во второй раз прорезывается Маракин. — За занавесочкой с кнопочкой. Да еще с этим неунывающим дистрофиком.

— К операции практически всё готово, — рапортует главврач. — Оснащены по высшему разряду. И хирург мирового класса. Кольцов. Он таких пересадок более сотни проделал. Все успешно. И вы молодцом. Сердце великолепное, давление в норме. Одно лишь «но», Руслан Львович. Группа крови у вас редкая больно. Но ищем донора всем миром. Все каналы подключены. Думаю, неделька, максимум другая. Не больше!

— В общем, Руслан Львович, те же два понедельника, не больше. — Как бы про себя бурчит Гуреев. — И под Шопена вон туда. Левее будущего газона со скамейкой.

— Типун тебе на язык, — уже серьёзно злится Лисин. — Ну и пациент попался. Хоть в райздраве надбавку за вредность требуй.

— Ещё надбавку за жадность и за подлость попроси — дадут, — не унимается Гуреев. — Скажи, что со мной согласовано.

— Да, у тебя, Гуреев, и тут, похоже, всё безнадёжно, — крутит пальцем вокруг виска Лисин. — Ладно, Руслан Львович, пойду с Кольцовым переговорю. Пусть к вам заглянет — познакомится. И, как говорится, Руслан Львович, — до свидания, Нефедов — до свидания. — Машет им рукой. — Гуреев — прощайте! — Делает «козу» в сторону Николая и уходит.

* * *

Ординаторская больницы. Полная противоположность кабинета у главврача. Покосившаяся вешалка, царапаный письменный стол с оторванной дверцей тумбочки, ободранные стулья. В углу маленькая со сколами фаянсовая раковина. На подоконнике посвистывает допотопный электрочайник.

Кольцов за столом рассматривает рентгеновские снимки. Входит Лисин.

— Отлично, Сергей Иванович. Вы, как я понял, «фотку» маракинскую штудируете? Он, кстати, уже в палате. Как освободитесь, зайдите к нему, познакомьтесь.

— Хорошо, Степан Андреевич, зайду. — Кольцов подходит к окну, выключает чайник. — Кофе хотите? Растворимый, правда.

— Налейте чашечку.

Кольцов достаёт из тумбочки банку кофе, сахар в крышке от стерилизатора и две чашки. — Только это не Маракин. Нефёдовский снимок. Удивительный случай. Как на шампур для шашлыка, сердце насадили. С одной стороны, не повезло пацану, что ребро так сломалось. С другой стороны, ещё полсантиметра — и каюк. Как его так угораздило?

— Машина сбила. Иномарка какая-то крутая. Вот три месяца искусственно брадикардию поддерживаем. Любое учащение сокращений — и еле-еле из фибрилляции выводим. Ему даже садиться нельзя. Три раза уже остановка сердца была. Не знаем, что с ним и делать.

— Тут только донор. — Разлив по чашкам кипяток, Кольцов продолжает внимательно изучать рентгеновский снимок. — Родное, пожалуй, уже не восстановишь. Достучало бы хотя бы до трансплантации.

— Не достучится.

— Почему, Степан Андреевич?

— Ну, во-первых, у него тоже четвертая, резус отрицательный. — Лисин брезгливо рассматривает чайную ложку, морщась, нюхает банку с кофе. — Беда какая-то! В одной палате двое с четвёртой. Никогда такого не было. Хоть в книгу Гиннесса заноси. Парадокс!

— А во-вторых? — прерывает главврача Кольцов.

— А во-вторых, и в-третьих, и в-десятых. — Лисин с одинаковой неприязнью смотрит то на банку с кофе, то на хирурга. — Меньше чем за двадцать тысяч баксов нам никто донора не даст. А у Нефедова мать-одиночка. Литературу в школе преподает. Комната в коммуналке. Какие тут баксы?! Ладно, давайте на Маракина переключаться. Этот хоть бриллиантовую почку проплатит.

— У кого кошелёк, тому и жизнь! Почти разбойничий лексикон. Медицина наша хваленая!

— Страховая, Сергей Иванович. Страховая! Рынок! Ничего не поделаешь. — Лисин всё никак не может определиться с кофе.

— Нагнали страха. И рынка тоже. — Кольцов берет со стола и внимательно изучает снимок Маракина. — А что на него переключаться. Типовка. Даже неинтересно. Везите почку, и вопросов не будет.

— Он сразу обе требует. Может, уважим пациента?

— Пусть хоть пять требует, — отрезает Кольцов. — Но это уже, как говорится, без меня.

— Хорошо, Сергей Иванович. Я ведь тоже понимаю. Риск не оправдан.

— И риск в том числе, — отчасти поддерживает Лисина Кольцов.

— Вот вы ему, Сергей Иванович, сейчас это и объясните. Вам он поверит. Тем более что и экономия получится. Вместо двух за одну почку платить придется. — Решительно отодвигает от себя чашку с кипятком.

— Объясню. — Кольцов вновь берёт в руки снимок Нефёдова. — И про экономию тоже. Пусть он на эту экономию мальчишке сердечко донорское оплатит. То на то и выйдет.

— Во-первых, не выйдет. Сердце на порядок дороже. А потом, Сергей Иванович, с Русланом Львовичем про это лучше не надо! Не тот клиент.

— Ничего. Тот не тот. За спрос денег не берут.

— Моё дело предупредить. — Лисин опять явно недоволен. — Ладно, идите, я чуть позже присоединюсь. Надо пару звонков в горздрав сделать. Пусть анестезиолога ищут.


Рекомендуем почитать
Необычайная история Йозефа Сатрана

Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.


Как будто Джек

Ире Лобановской посвящается.


Ястребиная бухта, или Приключения Вероники

Второй роман о Веронике. Первый — «Судовая роль, или Путешествие Вероники».


23 рассказа. О логике, страхе и фантазии

«23 рассказа» — это срез творчества Дмитрия Витера, результирующий сборник за десять лет с лучшими его рассказами. Внутри, под этой обложкой, живут люди и роботы, артисты и животные, дети и фанатики. Магия автора ведет нас в чудесные, порой опасные, иногда даже смертельно опасные, нереальные — но в то же время близкие нам миры.Откройте книгу. Попробуйте на вкус двадцать три мира Дмитрия Витера — ведь среди них есть блюда, достойные самых привередливых гурманов!


Не говори, что у нас ничего нет

Рассказ о людях, живших в Китае во времена культурной революции, и об их детях, среди которых оказались и студенты, вышедшие в 1989 году с протестами на площадь Тяньаньмэнь. В центре повествования две молодые женщины Мари Цзян и Ай Мин. Мари уже много лет живет в Ванкувере и пытается воссоздать историю семьи. Вместе с ней читатель узнает, что выпало на долю ее отца, талантливого пианиста Цзян Кая, отца Ай Мин Воробушка и юной скрипачки Чжу Ли, и как их судьбы отразились на жизни следующего поколения.


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.