Я привык к потерям людей и дружб. Так совсем неожиданно я однажды потерял дружбу и внимание гениального нашего общего бывшего друга, имя которого навсегда теперь стерто с летописи наших дней[1304]. И до сих пор так и не знаю причин этой потери. Одно знаю – теряя, я не терял и не потеряю самого главного: уважения к себе как к деятелю русской литературы 20 века и еще как человеку, который несмотря на свою одиозность и одинокость, не потерял до сих пор Августиновской «любви любить»[1305]. Имеющий уши внимать – да слышит[1306].
И конечно, дело ведь не в Вашей краткосрочности бытия в Москве[1307] ибо для городничего Цаплина и городничихи Татьяны Лещенко-Цаплиной[1308] места времени нашлись же. Нет, вы твердо отградились ‹?› от меня. И не только от товарищеской поддержки моего творчества подобно 1939 года (письмо в Правду)[1309], но и от поддержки вниманием самого моего творчества (слушания стихов).
И, именно, только потому что мой ум – зрело, а сердце – очень горячо и взволнованно – оценило вашу дружбу и большое внимание ко мне в 1932 г. Я сейчас салютую этой дружбе вот этим прямым честным и откровенным письмом – пред спуском флага.
Не мне «скорбному умом-разумом» объяснять Вам и политику и тактику, очень умному и зрелому, всю неприемлемость для меня того «дара», который мне пришлось съесть в Ваш последний приезд. Вы прекрасно понимаете, что такое для меня, очень одинокого поэта, был бы Ваш приход и слушание моих стихов. И тем неожиданнее и страннее именно теперь Ваше отступничество от меня, как поэта и ограждение от личности и человека. Опасность «запачкаться» мной? Нечем – я общественно чист и в отношении к Вам – безукоризненно чист. Следовательно остается одно: недоумение и неизвестность. Ну, что же, останемся в них.
Я не прошу, не хочу никаких от Вас объяснений. Хоть я и нищ и презрен бытово многими в том числе и Вами – я тем не менее – все более горд и не менее богат, живя как поэт Чурилин. Я хочу только сказать напоследок: никогда больше Вы не услышите от меня слов о помощи и сожалею, что просил Цаплина передать Вам свое отношение ‹?› и горячее обращение. Я обойдусь – сам, но помните, что закон нашего времени – это кооперация личностей, взаимопомощь, круговая порука и, обращаясь к «друзьям», я не унизил себя до прошлого, а шел по широкой дороге сегодня и завтра.
Примите уверение в честности и убеждённости всего здесь выраженного Вам – и в полнейшей готовности быть за сего‹?› ответственным – и перед Вами.
Тихон Чурилин[1310]
