Трансфинитное искусство - [24]

Надежды на радикальные перемены не оправдались. Мало-помалу политическая и общественная жизнь входила в своё обычное коммунистическое русло. Культ Сталина сменился культом Хрущёва, и ещё — перестали сажать в массовом порядке. Первые ласточки той оттепели оказались не востребованными обществом. Кто-то отошёл в сторону от политики и искусства, кто-то стал делать карьеру в новых условиях. Кто-то ждал и смутно надеялся на продолжение перемен, на дальнейшую либерализацию. Слепян уже тогда поставил крест на всех надеждах подобного рода и эмигрировал.

Владимир Слепян. Париж, пересечение rue Bonaparte и rue des Beaux Arts, рядом с Национальной высшей школой изящных искусств. Париж, около 1997. Фото Игоря Шелковского

В Париже его ждала совсем другая жизнь, со своими драмами и разочарованиями. Весь последний период он занимался литературным трудом, переменив своё имя на Эрик Пид. При постоянной нужде его жизнь мало чем отличалась от жизни клошара. Он умер на станции метро «Сен-Жермен де Пре» от сердечного приступа. Похоронен на одном из подпарижских кладбищ, ввиду отсутствия родственников — за муниципальный счёт.

Создана ассоциация друзей Эрика Пида, цель которой — сохранение, подготовка к изданию и издание рукописей Эрика Пида.

Игорь Щелковский, Париж

Письмо Игоря Шелковского Юрию Злотникову

Париж - Москва

Дорогой Юра!

Возможно, ты уже знаешь эту печальную новость: умер Володя Слепян.

Я узнал об этом лишь месяц спустя, т. к. в июле меня не было в Париже. Он умер 7 июля, на моём факсе было сообщение об этом (9.VIII) от «группы друзей Эрика Пида». Вернувшись в августе, я стал звонить по их телефонам, но никого нет, все разъехались, лишь автоответчики. Так я и не знаю пока, отчего умер Володя и где он похоронен.

Мы с ним виделись в последний раз в середине апреля. Последние два года он был более общителен и энергичен, чем раньше. Наконец нашёлся какой-то выход к людям и даже некоторое общественное признание. Он познакомился с режиссёром полуфранцузом-полуяпонцем, который ставил пьесу древнегреческого автора. В классический текст была вмонтирована сцена из какой-то рукописи Эрика Пида. Посреди довольно нудной пьесы выходил мальчик, который по идее должен был изображать Эрика Пида в детстве, и бодрым юношеским голосом выкрикивал ритмичный текст, состоявший в разных вариантах из одной и той же фразы: «Да здравствует император!» В зале эта интермедия всегда вызывала оживление и аплодисменты в конце, которые Володя приписывал литературной выразительности текста (он говорил, что для этого короткого куска затратил не помню уже сколько, но очень много времени) и которыми очень гордился.

Премьера была весной 97-го года, и потом весь, как оказалось теперь последний, год своей жизни он потратил на то, чтобы увековечить себя довольно странным образом. Я тебе писал как-то, что парижские кафе занимали особое место в его жизни и его менталитете. Он стал заказывать мастерам большие фотографии со сценами из спектакля, под которыми были подписи, что это в такой-то постановке сцены из эсхиловской «Орестеи» с «одой императору» Эрика Пида, вставлял эти отпечатанные в типографии фотографии с белыми паспарту в красивые рамки и развешивал их по парижским кафе. Некоторые хозяева кафе, относясь к нему как к завсегдатаю заведения, откликались сразу же на его предложения, некоторых в разговоре со мной он высмеивал за то, что они не хотят вбивать гвоздь в лакированную панель. Последней его страстью стало: завешать как можно больше кафе такими фотографиями. Он говорил, что они уже висят в пяти кафе, потом будут в семи, потом — в двенадцати, и что он хочет ввести эти фотографии, по чьей-то рекомендации, в Интернет. Фотографии, рамки и стекла стоили больших денег, несоизмеримых с его обычным бюджетом, многие из сочувствия помогали ему деньгами, но у меня есть ещё и подозрения, что он влез в крупные долги. Я над ним слегка подтрунивЗл: знать бы нам раньше, на чём сердце успокоится, и намекал, что в общем-то эти фотографии в кафе никто и не смотрит, тем более что они касаются какой-то малоизвестной труппы с незнакомыми именами, стоит ли так тратиться? Но он был непоколебим: есть в Париже 5-6 человек, которые знают, что из себя представляют эти фотографии, остальное для него не важно.

Владимир Слепян и Игорь Шелковский перед воротами Сорбонны. 1997

Последние годы мы виделись с ним то часто, то редко, последнее — от нехватки времени. Он даже как-то упрекнул: но ведь если я умру — ты придёшь на похороны, найдёшь время? Почему же ты его не находишь для живого человека?

Интерьер кафе Café des Beaux Arts (Латинский квартал). Париж, около 1997. Игорь Шелоковский держит фотографии полиптиха VARIATION III. Фото Владимира Слепяна

Интерьер кафе Café des Beaux Arts (Латинский квартал). Париж, около 1997. Владимир Слепян. Фото Игоря Шелоковского

Приехав в Париж 22 года назад, я застал Володю Слепяна в зените процветания и благополучия. Он был главой переводческой конторы и имел хорошие доходы. Как он мне сам тогда объяснил, он употребил свой ум на то, чтобы заставить работать на себя других, а самому ничего не делать. Он тогда приглашал меня довольно регулярно обедать в дорогие рестораны. Чаще всего это был «Клозери дэ Лила». Ему льстило, что мы сидим за столиками, к которым навечно привинчены медные дощечки с именами прежних знаменитых посетителей: Эзра Паунд, Ленин, Троцкий, Хемингуэй. Когда я затруднился в первый раз, какой выбрать коктейль для аперитива — их было 10-15 с разными экзотическими названиями (сам он не пил, заменяя алкоголь неимоверным количеством поглощаемого табака), он предложил: начни с первого, а постепенно мы дойдём до последнего. До последнего мы так и не дошли, застряли где-то на середине; характерно, что, когда, много лет спустя, я напомнил про этот период ему, он уже напрочь его позабыл.