Трактат Сатаны. История Дьявола, рассказанная им самим - [126]

Позднее и об этой встрече рассказывали многое, и в большинстве своем, как всегда, чистейший вздор, поскольку кроме нас никто там не присутствовал, когда мы вели этот разговор посреди пустыни. Отчего, например, стал бы я Ему показывать все царства мира и их великолепие, если Сын Божий в достаточной степени должен был бы знать этот мир, даже если это не Его мир, и почему вдруг я должен был бы передать Ему власть в этом мире с условием, что Он будет мне поклоняться? Нет, все было по-другому. Да, я предложил Ему господство над этим миром, но не за то, что Он должен будет мне поклоняться, ибо за такие вещи я не продаюсь. Я призывал, просил, в конце концов, умолял на коленях, чтобы Он взял на себя ответственность за этот мир, коль скоро Он уже широко известен в обществе и постоянно привлекает внимание людей; раз уж Он открывает им глаза на недостатки этого мира, против чего я не имел бы возражений, ибо контролировать всегда лучше, чем доверять. Но тогда Он должен сам активно включиться в процесс и внести свой вклад в усовершенствование мира. Проповедуя бегство от мирской суеты в надежде на будущее спасение от всех зол, делу не поможешь.

По моему мнению, это просто неприлично, да и недостойно метафизического существа — оставлять людей наедине с проблемами их мира, не оказывая им существенной помощи в овладении этими проблемами и не даруя им Спасения. Что бы ни говорили о людях, их способностях и свойствах (я же на основании своего опыта придерживаюсь собственного мнения), как бы ни ругали их за то, что они, дескать, ничему не учатся, а только повторяют свои ошибки на более высоком уровне, все-таки нельзя играть с ними, нельзя дразнить их и приманивать лишь для того, чтобы отказать им затем в исполнении их желаний. Так себя вести действительно не подобает метафизическому существу, тем самым подрывается репутация всего рода таких существ, что сегодня приводит к таким неприятным и страшным последствиям, что ни один человек уже не верит нам и не доверяет, а это сегодня особенно необходимо. От такой ответственности я не могу освободить Иисуса, и мы все будем свидетелями, чем это кончится.

Ну, хорошо, Иисус жеманился, колебался и медлил, искал отговорок и приводил все новые аргументы, и в завершение Он тогда отказался заниматься делами в этом мире. Он и дальше не переставал подчеркивать, каким страшным и неприемлемым представляется Ему этот мир, поэтому Он хотел бы всем дать совет как можно скорее освободиться от соблазнов и, прежде всего, от искушений этого мира. Его царство, настойчиво повторял Он, Его царство не от мира сего. Я ответил, что это мне известно, но что для Него в этом случае оставался бы единственный выбор — удалиться как можно скорее из этого, моего, мира, без всякой шумихи и не привлекая больше внимания.

Я понял, вынужден был понять, что мне не остается никаких возможностей хоть в какой-то степени повлиять на Него или в чем-то убедить, ибо Сын, подобно Отцу, был глух к моим аргументам, и я тогда, да и сейчас, задаю себе вопрос, что мог бы я сделать по-другому, во мне ничего не приходит на ум. Тем временем я развил собственную теорию, поскольку искал тому причины, и теперь, при всей своей самокритичности, я уверен, что дело было не только но мне и моих ограниченных способностях, что все объяснялось тем, что у меня ни в какой момент не было никаких шансов хоть как-то повлиять на планы Бога, коль скоро он начал их реализовывать, ибо Он в высшей степени своенравен, а Его решения неисповедимы. И лучше мне заняться тем, чтобы усовершенствовать собственные планы и четко следовать им. Не следует противиться тому, чего изменить нельзя. Вскоре мне, однако, стало ясно, что Иисус сам не имеет особого желания задерживаться на долгое время в этом, моем мире. Восторги масс могут доставлять удовольствие, можно какое-то время наслаждаться ими, но ведь мы, метафизические существа, предъявляем, в конце концов, совсем другие требования к окружению, в котором нам хотелось бы находиться.

Я могу понять, что Иисусу постепенно надоело бродить по свету в человеческом облике, испытывать холод и голод, страдать от грязи и запахов, вновь и вновь отвечать на глупые и докучливые вопросы, а главное, быть предоставленным самому себе, и никакие серафимы, херувимы и ангелы не следуют за Ним по пятам и не выполняют каждое Его желание, прежде чем оно будет высказано. И тогда Иисус быстро подготовил конец Своего пребывания в этом мире, но не без того, чтобы сделать из этого красивый жест, encoure Своего Воскресения, словно захотелось Ему еще раз насладиться аплодисментами и восторгом людей, прежде чем надолго удалиться из этого мира в трансцендентные дали.

Не хочу умалять достоинств драматургии, особенно то, что выбор момента окончательного ухода со сцены является высочайшим искусством, что, без сомненья, удалось Иисусу, но хотел бы обратить внимание на то, что Сын Божий явился всего лишь на короткое время и в одном только определенном месте, словно Он не намеревался оказывать воздействия на события, а хотел только просиять на краткий миг во всем Своем великолепии, словно звезда, падающая с неба, во время падения которой можно загадать желание, но без гарантии, что это желание сбудется. Разве все Его пребывание в этом мире было чем-то большим, чем одно из тех чудес, которые ошеломляют, но ничего не дают?