Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г. - [224]

[ом] П[редварительного] З[аключения]; у него было найдено между прочим значительное количество динамита.

«Видно на всякого мудреца довольно простоты», сказал А.Д. конвойный жандарм, когда выяснилась его личность. И действительно, ничего не остается больше сказать, видя, при каких невероятных условиях был арестован этот осторожнейший и осмотрительнейший человек».[956]

Странного тут более, чем достаточно. Пройдемся по пунктам.

Первоначальное решение воспользоваться услугами фотографов, причем именно тех, которых (как объясняла В. Фигнер[957]) полиция привлекала для фотографирования арестованных, выглядит полной глупостью. Затем Михайлову явно повезло, что при следующем его визите арест не был достаточно подготовлен, и полиция растерялась — видимо, начальство не придало доносу достаточно серьезного значения, но затем бегство получателя карточек усилило заинтересованность и внимание.

Что, казалось бы, обсуждать при этом на Распорядительной комиссии? Тем не менее, что-то обсуждалось, Михайлова убеждали прекратить эксперимент и он сначала согласился, а затем решил по-своему. Объяснение, дать которое постеснялись, мягко выражаясь, и Тихомиров, и Корба, напрашивается нижеследующее.

Очевидно, в условия соглашения с Катковым входила и гарантия безопасности контрагентов, заключивших соглашение, а именно Михайлова, Тихомирова и Желябова. Это было с их стороны нечестным по отношению к другим товарищам, которых они не колеблясь пускали в расход, но достаточно естественным и понятным стремлением людей, в первый раз взявшихся за цареубийство — до этого-то они занимались только инсценировками! Если это условие было жестким, то Каткову его пришлось принять, хотя обеспечить его выполнение он никак не мог. Но приходилось либо отказываться от наема террористов, либо блефовать перед ними, надеясь, что не придется выполнять невыполнимое!

Разумеется, эпизод с арестом Михайлова — не единственный аргумент в пользу нашего предположения — все последующее поведение и Желябова, и Тихомирова свидетельствуют о том же.

Михайлов — огромный любитель острых экспериментов! — мог с самого начала иметь в виду проверку корректности выполнения Катковым своих обещаний — отсюда и обращение в столь подозрительную фотостудию.

Его визит туда № 2 однозначного ответа не дал: полиция, несомненно, имелась на месте, но не решилась его арестовать. Что это — чистая случайность (как оказалось на самом деле) или они не стали его арестовывать, узнав в лицо и будучи связаны обязательством? Это-то, очевидно, и стало предметом разбирательства в Распорядительной комиссии. И результатом было решение о прекращении рискованной проверки. Но Михайлов в последний момент все-таки решил рискнуть — ведь правильное понимание имеющейся ситуации имело громадное последующее значение! И не в карточках, которых было жалко, оказалось дело!

Интереснейший, однако, вопрос в том, откуда Тихомиров мог узнать подробности, известные только полиции?

Михайлова, имевшего документы на чужое имя, арестовали 28 ноября 1880 года. Затем занимались выяснением его личности. Сначала, достоверно до 3 декабря, установили ее неизвестно по каким данным, а затем, привезя из Путивля для опознания родственников Михайлова, 4 декабря обеспечили опознание официально, и с этого дня Михайлов подписывал допросы своим настоящим именем. О его участии в убийстве Мезенцова, в Липецком съезде, где он был избран членом Распорядительной комиссии, и во взрыве поезда в Москве 19 ноября 1879 года следователям было прекрасно известно — все протоколы допросов Михайлова опубликованы. Допросы вели жандармский полковник Никольский и известный нам товарищ прокурора Добржинский.

Хронология последующего выглядит просто фантастически.

Михайлова не допрашивали с 5 по 15 декабря, затем с 16 декабря по 17 января допрашивали интенсивно — почти каждый день, всего 22 допроса за месячный срок. Никакого оперативного значения эти допросы не имели: Михайлов неторопливо и с подробностями рассказывал всю историю своей жизни, начиная с детства; о событиях последних двух лет — очень мало; при этом никто его не торопил и никак на него не давили. 17 января — короткий допрос, затем еще два допроса — 15 апреля и 7 июля 1881 года, и более ни одного допроса до суда в феврале уже 1882 года! И это — использование лидера террористов, случайно оказавшегося в руках следствия накануне цареубийства!

Что же происходило?

Что должны были сделать Тихомиров и Желябов сразу после ареста Михайлова?

Разумеется, кинуться к Каткову за разъяснениями и с требованием о выполнении условия безопасности Михайлова.

Что он должен был им ответить? Совершенно честно признать, что он не может брать на себя обязательств за каждого пристава и швейцара, а если Михайлов соизволил подставить себя таким глупейшим образом, то он, Катков, не может нести за это никакой ответственности. Крыть, конечно, в ответ было нечем! Но у людей, играющих бомбами и револьверами, были свои резоны: не сочтя себя удовлетворенными, они могли и запросто убить!

Но что на самом деле должен был подумать Катков при таком развороте событий? Как он должен был вести себя в дальнейшем?