Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г. - [13]

Но где, в какие времена, в какие эпохи позднее Древнего Египта или Вавилона, налогоплательщиков раздавали в личную собственность сборщикам налогов?

В 1736 году помещики получили право самостоятельно определять наказание беглым крепостным. В 1758 году вышел указ, обязывающий помещика наблюдать за поведением своих крепостных, а в 1760 году помещики получили право бессудной ссылки крепостных в сибирскую каторгу.

В то же самое время на помещиков в обязательном порядке наложили и заботы о поддержании жизненного уровня крестьян, в частности в 1734 году был издан закон, обязывающий помещиков кормить крепостных при неурожаях.

Общегосударственные проблемы были разделены на множество частных, которые были переложены на плечи дворян. Каждый из последних должен был разбираться с собственными заботами сообразно своим вкусам и сообразительности.

Привлечение такой частной инициативы поначалу полностью себя оправдало: с 1701 по 1801 год государственный бюджет вырос в 25 раз.[54] Возросла эффективность не только сельского хозяйства, основой которого стало помещичье имение, но и промышленности: застой, воцарившийся в последние годы жизни Петра I, сменился неуклонным ростом.

Наполнение казны позволило перевооружить армию и организовать для нее нормальную систему снабжения, а военные расходы, относительно снизившись (с указанных 80 % бюджета до 45–50 % во второй половине ХVIII века[55]), возросли настолько, что позволяли уже содержать постоянную армию и в мирное время. Русская армия обрела мощь и превратилась в один из решающих военных факторов на континенте. Встал на ноги (если можно так выразиться) и российский флот.

Екатерина II, правившая в 1762–1796 годы, была главой государства, после полувекового перерыва снова способного возродить эффективную завоевательную политику и одновременно воздвигать новые города, строить фабрики и дороги.

Но нет добра без худа: Россия, в буквальном смысле слова завоевав солидный авторитет, приобрела и кредитоспособность.

Если Елизавета Петровна тщетно пыталась получить займы за границей, то Екатерине уже не отказывали, и результаты получились соответственные. К тому же в 1798 году Россия (уже при Павле I) была вынуждена взять на себя внешние долги завоеванной Польши — оборотная сторона успешной захватнической политики. В итоге к концу XVIII века задолженность по внешним долгам достигла приблизительно 10 % российского годового государственного бюджета![56]

Несмотря на все трудности и шероховатости, насаждение помещиков на крестьянские деревни неуклонно продолжалось в течение всего XVIII века — и радикально меняло бытовые и экономические условия существования российских селений.

Помещики, оказавшись собственниками подчиненных им крестьян, имели совершенно иные мотивы поведения, нежели пришлые грабители — им вовсе не интересно было производить ограбление своих подданных подчистую, лишая селян самого необходимого и доводя их до грани, а тем более — за грань голодной гибели. Поэтому внедрение рабства в России, стыдливо именуемого крепостным правом, вовсе не так негативно воспринималось населением, как этого следовало бы ожидать, исходя из нравственной сути происходящего. Лишаясь свободы и прочих гражданских прав, крепостной приобретал при этом защиту от грабежа и определенную возможность и гарантию для поддержания жизненного уровня.

Интересы новоявленных рабовладельцев и новоявленных рабов оказались достаточно согласованными — при всей парадоксальности этого явления. «Классовые противоречия», не исчезавшие в русских селениях, оказывались тогда вовсе не столь «антагонистическими»: и у помещиков, и у крестьян были абсолютно сходные стремления — поначалу просто выжить, скорейшим образом позабыв все тягости и бедствия Петровского царствания, а уже затем зажить по возможности лучше. И в целом в срединные десятилетия ХVIII века это заметно удавалось и тем, и другим.

Помещик той поры действительно становился опекуном и покровителем собственных крестьян. Много позже, однако, когда грабительские замашки Петровского государства и его сатрапов отошли в далекое прошлое, а управление крестьянами, оставшимися вне помещичьей собственности, оказалось в руках таких людей, как, например, любимый министр Николая I граф П.Д. Киселев, подобные представления о роли помещиков стали явным анахронизмом.

Тем не менее образ помещика — доброго отца и благодетеля — усиленно культивировался дворянской пропагандой вплоть до последних времен крепостничества. Вот, например, типичные рассуждения об этом двоюродного брата и близкого друга Н.Г. Чернышевского — А.Н. Пыпина: «Старшее поколение, мирное и доброжелательное, не видело в крепостном праве никакой несправедливости по существу: крестьяне не могли обойтись без опеки, — и действительно в тогдашних условиях помещик закрывал крестьян от другого постороннего произвола; в трудную пору, когда случался неурожай, помещик обязан был заботиться о том, чтобы помочь, сколько можно, крестьянской беде, — так это у нас и бывало».[57] Ниже мы приведем любопытнейшее продолжение этой цитаты.

Постепенно и помещики освобождались от обременительных обязанностей государственной повинности: в 1736 году один член каждого семейства получил право открепиться от службы — чтобы иметь возможность лично управлять поместьем, а срок службы всем остальным ограничивался двадцатью пятью годами. Со стороны государства это было вынужденными мерами, направленными на повышение эффективности налогообложения: помещиков все более прочно привязывали к имениям, дабы они более заинтересованно вникали в конкретику сельского быта, обеспечивая поступление налогов.