Трагедия капитана Лигова - [207]

Действительный статский советник почувствовал к Клементьеву озлобление. Как посмел какой-то капитан действовать самостоятельно, точно нет в Корее Вебера! «Надо поставить его на место, — окончательно решил Вебер. — Приказать уйти из корейских вод!»

Вебер поднялся из-за стола. Стройную фигуру выгодно подчеркивал костюм дипломата. Он поднял серебряный колокольчик и вызвал секретаря:

— Завтра я еду в бухту Чин-Сонг! Приготовьте все необходимое!

…Абезгауз с трудом сдерживал свое бешенство. На рассвете «Геннадий Невельской» вышел в открытое море. Утром Клементьев, указав штурвальному курс, быстро и ловко, как опытный матрос, поднялся по выбленкам[42] в бочку, укрепленную на фок-мачте. Усевшись поудобнее, он стал осматривать море.

Ветер был слабый, и невысокие волны лениво колыхались, изредка вспенивались, покачивая судно. Зимнее небо закрывалось серыми облаками, а между ними проглядывалась светло-синяя, почти лазоревая бесконечность. От нее шло какое-то праздничное сияние. Солнце, показываясь из-за облаков, заливало все вокруг прозрачными потоками света, которые словно уходили в воду, заставляя ее искриться.

Клементьев не мог не признаться себе, что он очень волнуется. Здесь, наверху, было прохладнее. Капитан с нетерпением осматривал море, часто прикладывал к глазам бинокль. Но видел он лишь бесчисленные, так похожие друг на друга волны. Изредка скользнет над ними чайка или чуть больше других вздыбится какая-нибудь волна, заставив дрогнуть, сильнее забиться сердце Георгия Георгиевича. И снова однообразный гул моря, скучный, утомительный для глаз бег волн.

Ингвалл поднялся на палубу, энергичным быстрым шагом подошел к гарпунной пушке и начал готовить ее к стрельбе, Фрол Севастьянович помогал. Пушка немногим отличалась от той, что была на шхуне «Мария», — короткоствольная, на крепком лафете.

Едва с пушки был снят чехол, как Ингвалл забыл обо всем — и о своем страхе, и о предупреждении Лиги гарпунеров, и о том, что море готово всегда защитить его, спрятать. Он, как в лучшие дни, хлопотал у пушки — закладывал в ствол заряд порода, забивая его каучуковым пыжом, вставлял гарпун, проверял, надежно ли он принайтовлен к пеньковому линю, как линь уложен в трюме, в носовой камере… Исчезла обычная сумрачность гарпунера. Глаза стали веселыми, жизнерадостными. Он говорил с Ходовым на странной смеси слов из различных языков. Два китобоя отлично понимали друг друга, помогая себе в объяснениях жестами.

«Норвежец-то оттаял, — думал Ходов, затем сам себе пояснил: — Без дела и сердце замерзнет, коркой ледяной обрастет».

Он достал кисет и протянул его Ингваллу:

— Набей трубку. Табакко вери гуд[43].

— Сэнк ю![44] — поблагодарил гарпунер и опустил свою огромную трубку в кисет.

Наслаждаясь дымом, старые моряки вглядывались в море. Китов пока не было видно, но это не тревожило ни Ингвалла, ни Ходова. Они привыкли к долгим часам терпения.

Абезгауз с мостика следил за гарпунером. «Проклятый норвежец, кажется, будет бить китов, — думал он. — Неужели не испугался записки?» Штурвальный задумался над тем, как помешать охоте, если киты будут обнаружены, и решил: «Когда Ингвалл будет стрелять, я чуть изменю курс судна».

Около полудня Клементьев крикнул из бочки взволнованно и даже как-то по-юношески задорно:

— Фонтаны китов! Лево руля!

Абезгауз переложил штурвал. «Геннадий Невельской» пошел прямо на восток, но Клементьев отдал новую команду:

— Чуть лево! Так, так держать!

На палубе стало тихо. Все устремили взгляды на море, искали фонтаны. Люди тихо переговаривались, точно боялись испугать китов. Ингвалл выбил трубку о леер и сунул ее в карман. Сердце его забилось чаще. Он, чуть сощурив глаза, скользил взглядом по волнам. Но киты, видимо, были далеко, и с палубы их еще нельзя было увидеть. «Киты, киты», — думал Ингвалл, и его руки легли на ручку пушки, готовые в любую секунду нажать на спусковой крючок.

Ходов с тревогой взглянул на фок-мачту: «Не ошибся ли капитан?» Клементьев не отрывал бинокля от глаз. Он рассматривал китовое стадо. «Геннадий Невельской» шел быстро, и теперь уже хорошо были видны не только широкие и пушистые фонтаны, которые взлетали над морем на сажень и даже выше, но и черно-бурые продолговатые тела с многочисленными светлыми пятнами.

Заметили фонтаны и с палубы. Оттуда до Клементьева донеслись голоса:

— Вот киты! Фонтаны!.. Семь!.. Нет, восемь!.. Клементьев спустился с фок-мачты и подошел к Ингваллу.

— Начнем охоту? — Голос у него был торжественный.

— Да, капитан, — кивнул норвежец.

— Я стану за штурвал, — сказал Клементьев.

— Следите за моими сигналами. — Ингвалл уже не смотрел на капитана. Его глаза были устремлены на приближающееся стадо китов. И когда китов можно было хорошо рассмотреть, у Ингвалла на лице промелькнуло разочарование: «Серые киты». Эти непугливые животные были мелкой добычей и не доставляли охотнику обычного наслаждения. Они были легки на гарпун.

Животные двигались по направлению к берегу. Размеры их установить было трудно — большая часть тела скрывалась в воде. И только тогда, когда кит начинал нырять, можно было определить, что он около десяти или двенадцати метров длиной. Появляясь на поверхности, животное выбрасывало двойные фонтаны по четыре — шесть через каждые восемь — десять минут.