Трагедия капитана Лигова - [206]

Сравнение с Лиговым прозвучало для Клементьева как высшая похвала.

Ингвалл вошел хмурый, заспанный, с тяжелой от похмелья головой. Но Клементьев, охваченный волнением, не обратил на это внимания и сказал:

— Утром начнем охоту. Вы готовы?

Ингвалл поднял на Клементьева тяжелый взгляд:

— Готов…

Голос у него был глуховатый. «Мрачный человек, — подумал Клементьев. — Ну, это его дело. Был бы хорошим гарпунером».

Ингвалл, ответив капитану, весь обмяк, обессилел. Ужас вселялся в него. Он должен встать за гарпунную пушку, стрелять в кита… А Лига, а ее записка?

Клементьев с удивлением смотрел на Ингвалла. По его лбу катились крупные капли пота. Взгляд у гарпунера был отсутствующий. Глаза смотрели не мигая.

— Как вы себя чувствуете? — не удержался Клементьев.

Странный вид норвежца озадачил, обеспокоил его. Сейчас все зависело от гарпунера — весь успех промысла.

— А… что вы сказали? — Ингвалл тряхнул головой, с трудом освободился от оцепенения. — Я задумался, капитан.

Клементьев повторил свой вопрос, гарпунер вдруг быстро встал, немного громче, чем следовало, проговорил:

— Я отлично себя чувствую, отлично. Значит, утром начинаем охоту?

— Да! — Клементьев не понимал, что делается с Ингваллом. Не понимал себя и норвежец. Он думал: «Завтра охота. Отлично. Буду бить китов! Я не боюсь Лиги! Пусть кто-нибудь ко мне попытается подойти с угрозой». Ингвалл мысленно произнес целую речь в защиту своей свободы. Это был бунт против законов Лиги, которая слишком сурово обошлась с ним, лишила на долгий срок любимого дела.

— За удачную охоту! — Клементьев налил себе и гарпунеру по стакану рому. — За первого кита!

— За первого кита! — поднял стакан Ингвалл.

Когда он вышел на палубу, была ночь. Гарпунер прошелся по палубе, остановился около пушки, похлопал ее по массивному стволу, холод которого ощущался через брезентовый чехол, и неожиданно для себя потряс в темноте кулаками. Он грозил тем, кто пытается помешать ему.

Море по-прежнему призывало Ингвалла, но тихо, совсем тихо, так, чтобы никто, кроме него, не услышал: «Иди ко мне, иди ко мне». Ингвалл постоял, чуть наклонившись, вслушиваясь в шепот моря, и быстро ушел в каюту.

Дверь он не запер, как обычно, на ключ. Увидев на столе клочки записки, открыл иллюминатор и швырнул их в море. Эту ночь гарпунер спал спокойно, без сновидений.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

— Тэк-с, тэк-с… — тихо и неторопливо произносил Вебер, полуразвалясь в кресле и постукивая длинными пальцами по лакированной крышке письменного стола. Резной, из черного дерева, он, как огромная глыба гранита, занимал чуть ли не четверть кабинета главы Императорской российской миссии в Корее.

Сам Вебер, с бледным лицом, казался маленьким и хрупким за этим почти пустым столом. Прикрыв глаза, действительный статский советник раздумывал, как ему лучше поступить.

Вначале, когда пришло письмо Ясинского, Вебер не придал ему особого значения. Оно лишь напомнило о давних днях в Петербурге, о встрече за карточным столом с любезным и приятным коммерсантом, который так старательно и ему и Мораеву проигрывал деньги. Он вспомнил вечно улыбающееся круглое лицо Владислава Станиславовича, его пухлые щеки и холеную бородку. Потом, позднее, Вебер из письма Мораева узнал, что Ясинский разбогател на Востоке…

И вот письмо с просьбой изгнать из корейских вод какого-то капитана Клементьева. Адольф Генрихович равнодушна скользнул взглядом по его фамилии. Он никогда не слыхал о таком. Когда же прочитал о том, что Клементьев без согласия Ясинского женился на его дочери, то уловил в этом лишь пикантную сторону и забыл о письме. Да и не в его правилах было оказывать услуги тем, кто был ниже и был ненужен, как Ясинский. Не удостоив коммерсанта даже ответом, Вебер забыл о письме. Но вот сейчас, спустя неделю, вспомнил. Причиной этому» было донесение одного из агентов миссии.

Вебер неторопливо открыл серые спокойные глаза, которые придавали лицу еще большую бледность, наклонил вытянутую голову с безупречным пробором и пробежал строчки, подчеркнутые красными чернилами.

«Капитан Клементьев основал стоянку в бухте Чин-Сонг, установил дружеские отношения с начальником поселка и населением, которому подарил кита, дабы завоевать расположение».

— Тэк-с! — Тонкие пальцы ударили по бумаге, отбросили ее, потянулись к лежавшему в стороне письму Ясинского.

Теперь Вебер читал его с большим интересом. Да, дело здесь не только в том, что какой-то моряк соблазнил дочку коммерсанта, дело в том, что Клементьев, если смотреть строго, нарушает русско-корейский договор — гордость и детище Вебера. Он даже не соизволил поставить миссию в известность о своем намерении. И этот подарок корейцам, китовая туша, насколько известно, — ценность, размышлял Адольф Генрихович. Откуда такая щедрость?

Или этот Клементьев уж так богат, что делает царские подарки? У Вебера росло раздражение и беспокойство. В корейско-русском договоре есть уязвимые места. Особенно беспокоило Вебера одно положение, которое в договоре появилось не случайно. За этот минус в договоре Вебер смог открыть текущий счет в одном из германских банков. У Дойчланд есть свои интересы в этой азиатской стране…