Трагедии - [89]
Как многие в то время, Вондел неустанно твердил, что жизнь — это театр, и театром своим боролся за улучшение этой жизни. Хорошо известно было ему и другое изречение: "Поэзия — говорящая живопись, живопись — молчаливая поэзия". Слова эти Вондел мог прочесть у Плутарха (заимствовавшего их, в свою очередь, у Симонида), или у Джамбаттисты Марино (в его "Священной болтовне"). Не зря среди больших и малых "стихотворений на случай" столь многочисленны эмблемы — надписи к произведениям живописи и графики, начиная с "Золотой лавки взыскующих искусства нидерландцев" (1613), сочиненной по заказу книгопродавца Дирка Перса, и кончая "Искусством чеканки Паулуса ван Виане" (1668) или стихотворением "На продажу итальянских картин в доме Герарта Эйленбурга, художника" (1673). Однако круг художников, действительно близких Вонделу лично и творчески, ограничивается, пожалуй, тремя именами — выдающимся немецким графиком Иоахимом Сандрартом (1606-1688), голландскими живописцами Говертом Флинком (1615-1660) а Филиппом де Конинком (1619-1688); все они оставили потомкам портреты Вондела, а Конинк, навещавший Вонделя до последних дней его жизни, еще и рисунок сепией, ставший реликвией как последнее (1678) изображение великого соотечественника: престарелый Вондел, закутавшись в теплый халат, сидит в кресле, согбенный под грузом лет и дум.
Других живописцев, даже высоко почитаемого им Рубенса, Вондел упоминает лишь эпизодически. Это касается, кстати, и Рембрандта, отношение к которому со стороны Вондела не следует идеализировать; так, известно высказывание поэта об одной из главных особенностей живописи Рембрандта — его знаменитом Цит. по: Leopold L. Nederlandse schrijvers en schrifsters. Groningen, 1960, deel 1.}. А между тем внутренняя связь творческого наследия обоих великих голландцев несомненна, да н не только внутренняя: талантливый Хейман Дюлларт был учеником Рембрандта в живописи, а в поэзии он следовал Вонделу. Вообще живопись в Нидерландах нередко смыкалась с поэзией, поэзия — с живописью; выдающиеся поэты (Бредеро, Дюлларт) были художниками, выдающиеся художники (Ян Скорел, Карел ван Мандер, Ян Лейкен, Иохан Брукхойзен) писали стихи, и иной раз нет возможности решить, во что же творец прекрасного сделал более весомый вклад — в поэзию, или, скажем, в графику: яркий тому пример — Ян Лейкен (1649-1712), последний среди больших поэтов "Золотого века".
Вондел закончил свою главную драматическую трилогию на пороге девятого десятка. Один из его поздних и любимых учеников, талантливый Иоаннес Антонидес ван дер Гус (1647-1684), приветствовал "День рождения господина Йоста ван ден Вондела, отмечающего свое восьмидесятилетие", следующим сонетом:
(Перевод Д. Шнеерсона). [403]
Вондел отпраздновал также и девяностолетие, пережив почти всех своих близких, друзей и современников и став свидетелем заката былой славы Голландии как мировой державы — после безнадежного поражения в нескольких "морских войнах" с Англией. Он умер 5 февраля 1679 г. в Амстердаме признанным классиком. Четырнадцать поэтов несли его гроб па кладбище возле Новой церкви. Памятник своему корифею голландцы, однако, воздвигли только в 1867 г., за месяц до двухсотвосьмидесятилетнего юбилея Вондела, в амстердамском парке его имени. Первым памятником поэтому справедливее будет считать уже упоминавшееся первое собрание сочинений Вондела в 12 томах (1855-1869). Но у людской памяти свой календарь.
Драмы Вондела к концу его жизни ставились все реже, их вытеснили со сцепы трагедии личного недруга Вопдела, нового регента "Схаубюрха", стекольщика Яна Boca (1620-1667) — написал он их, впрочем, немного, "Аран и Тит" и "Медея" [404] — проводившего принцип "видеть важнее, чем слышать". Хотя Вос в предисловии к "Медее" заявлял о верности Горацию ж законам классицистической драмы, его трагедии представляют собою отход от высокого гуманистического содержания драматургии Хофта и Вондела в сторону поверхностной зрелищности, рассчитанной на острые ощущения и невзыскательные вкусы (после "Арана и Тита" на сцене оставалось двенадцать трупов!), что и объясняет его успех у тогдашнего бюргерского зрителя. Но историческая справедливость требует отметить, что трагедии Boca восхищали также и верховных жрецов литературного вкуса — Хофта, Хейгенса, Вондела; их интерес к ним был, видимо, сродни тому интересу, что испытывал Шекспир к "кровавым драмам" Кида. (Кстати, самая известная "драма мщения" Томаса Кида, "Испанская трагедия", под названием "Дон Иеронимо, маршал Испании", была переведена на голландский и издана семь раз в 1638-1683 гг.) Как бы то ни было, нидерландская драма вместе с другими видами литературы и искусства в последней трети XVII в. стала быстро приходить в упадок, чтобы заново ожить лишь со второй половины XIX в., в реалистической драме Схиммела, Эмантса, Хейерманса.
