Трагедии - [85]

Идейные и политические противники Вондела, гомаристы, платившие щедрую дань догме и фанатизму, все-таки выражали, хотя в искаженной форме, народный патриотизм, стремление довести до победного конца войну с испанцами, ненависть простого люда к алчным наживалам купцам. Отношение Вондела к народным массам не было, таким образом, однозначно. "Как борец за национальную свободу он шел вместе с народом, как борец за республиканский строй и свободу совести — часто против большинства народа" [398], — справедливо, хотя и несколько упрощенно констатирует современный нам фламандский литератор Ливен Рейс. Когда в 1672 г. возбужденная оранжистами толпа растерзала другого "великого пенсионария", покровителя Спинозы Яна де Витта, Вондел посвятил памяти этого мученика государства три эпитафии, в которых заклеймил виновников его гибели как "отцеубийц".

Видимо, усмотрев в "люциферистах" намек на самих себя, регенты городского церковного совета Амстердама добились запрещения постановок "Люцифера" на сцене "Схаубюрха" после второго спектакля на том основании, что в нем "содержались нечестивые, безнравственные, языческие, неверные и слишком дерзкие мысли". Но драме была суждена долгая жизнь: в модернизированных постановках она идет на голландской сцене по сей день (как и вторая часть трилогии, "Адам в изгнании").

Проблема восстания против правящего монарха ставилась в европейской драматургии задолго до Вондела. Ее затрагивал, в частности, Шекспир --в хрониках, в трагедиях "Ричард III", "Король Лир", "Макбет", "Гамлет". Шекспира, впрочем, занимало не столько само восстание, сколько законность власти: свержение узурпаторов (Макбета, Клавдия) — священно, как священно древнее тираноубийство Гармодия и Аристогитона. Но Шекспир осуждает восстание против законного монарха, если монарх, и это крайне важно, всемудр, справедлив и т. д. Бунт против такого монарха — святотатство. Какое же большее святотатство можно измыслить, нежели посягательства на власть самого бога — именно эти предпринимает Вонделов Люцифер, лицемерно прикрываясь заемными тезисами о необходимости исправить ошибку бога на пользу самому богу. Трудно сказать, был ли знаком Вондел с драматургией Шекспира, но, во всяком случае, возможности у него для этого были. Английские комедианты нередко бывали на гастролях в Голландии в конце XVI-первой половине XVII в. Имелись и переводы Шекспира на нидерландский язык, правда, в XVII в. было переведено всего четыре пьесы: "Укрощение строптивой" (1654), "Пирам" и Фисба" (отрывок из "Сна в летнюю ночь", вставное "действо на сцене" в тексте драмы), и, что важно, трагедии "Юлий Цезарь" (1649) и "Ричард III" (1651, неполный перевод под названием "Алая и Белая роза, или Ланкастер и Йорк"). Четыре пьесы за сто лет — совсем скромно, но и вообще с английского в те времена на нидерландский переводили чаще богословские труды, чем художественную литературу; бывали, впрочем, исключения: еще в 1622 г., живя в составе голландского посольства в Лондоне, Константейн Хейгенс познакомился с творчеством Джона Донна — поэта, при жизни известного лишь самому узкому кругу ценителей и почти ничего не опубликовавшего; начиная с 1630 г., еще при жизни Донна, Хейгенс отдает немало времени переводам из Донна. Переводы эти вызвали в Нидерландах восторг и, в частности, по данному поводу написано одно из стихотворений Вондела. В конце XVII в. Петр Рабуг, основатель первого голландского периодического издания, альманаха "Книжный зал", писал на его страницах, что "английские поэты мало трогают голландцев", но здесь же с уважением называл имена Шекспира, Донна, Б. Джонсона, Сидни, Мильтона, Спенсера. Интересно, что еще в XVI в. литературным дебютом Эдмунда Спенсера были переводы из Яна ван дер Нота. О масштабах влияния Вондела на Мильтона ныне читатель имеет возможность судить сам. Таким образом, взаимное влияние литератур двух морских сверхдержав XVII в. — факт вполне доказанный.

"Люцифер", как и другие лучшие трагедии Вондела, отличается эпичностью, во многом — благодаря развернутым картинным монологам-повествованиям (см., к примеру, рассказ Уриила о небесной битве в V действии), — тем, что первый серьезный русский нидерландист П. А. Корсаков назвал "эсхиловой манерой изложения" [399]. "Страшный суд" Рубенса, любимого художника Вондела, или "Битва архангела Михаила с Сатаной" его же кисти — вот, пожалуй, наиболее близкие живописные соответствия этого самого "барочного" произведения Вондела.

Концепция "Люцифера" я мотив "восстания ангелов" были развиты Вонделом в трагедии "Адам в изгнании, или Трагедия всех трагедий" (1664), рисующей грехопадение и изгнание из Эдема "первосозданной четы". "Адам" Вондела — ни в коем случае не перевод "Адама" Гроция, хотя в двух последних действиях драм параллельных мест весьма много. В нашем издании эти драмы впервые сведены под одну обложку и переведены на один язык. Вкупе с трагедией "Ной, или Гибель первого мира" (1667) эти драмы составляют монументальную трилогию, что, собственно, формулирует сам Вондел в первых строках прозаического введения к "Ною".