Трагедии - [33]

Уж заодно и в том Нерона обвини,

Что преждевременно окончил Клавдий дни!

Известно, как любим Британик был тобою,

Но я, к прискорбию, не властен над судьбою.

Агриппина.

В вино Британику Нарцисс подсыпал яд,

Но это твой приказ, тобой отравлен брат.

Нерон.

Ложь! Кто тебе посмел такие подозренья...

Нарцисс.

Нужны ли, цезарь мой, сейчас разуверенья?

И для чего тебе таить от госпожи

Дела Британика? Открыто расскажи,

Чем отплатил он ей за все благодеянья.

Не к Юнии, о нет, рвались его желанья,

А к трону цезаря. Обида вгрызлась в грудь,

Уплывшее из рук пытался он вернуть,

Но цезарь все узнал — так небо повелело! —

И своему слуге доверился всецело.

Британик в гроб сошел. Утрата велика ль?

О госпожа моя, врагам оставь печаль —

Пусть в ужасе дрожат, поражены ударом,

И...

Агриппина.

Продолжай, Нерон. Я вижу, ты недаром

Таких пособников избрал. Что ж, продолжай,

Навечно памятник себе сооружай.

Ты брата отравил — начало недурное.

За кем теперь черед? Наверное, за мною[109].

Как ненависть ко мне тебя, мой сын, грызет!

Еще бы! Тягостен признательности гнет.

Но смерть моя, Нерон, тебе не даст свободы:

Пусть лягу, мертвая, под гробовые своды —

Рим, небо, жизнь твоя, дарованная мной, —

Все голосом моим заговорит с тобой[110],

И совесть-фурия в тебя тогда вонзится,

Не даст передохнуть, не даст смежить ресницы.

Ты станешь убивать, чтоб обрести покой,

И кровь затопит Рим багряною рекой,

Но небо утомишь и — о венец желаний! —

Ты жертвою падешь своих же злодеяний.

Опустошишь весь Рим и, сам опустошен,

Рукою собственной себя убьешь, Нерон[111],

И будут принимать с тобой сопоставленье

Тираны злейшие как злое оскорбленье.

Я знаю, будет так. Иди ж своим путем.

Я не держу тебя. Прощай.

Нерон.

Нарцисс, уйдем.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Агриппина, Бурр.

Агриппина.

Нет справедливости — увы! — в людской натуре.

Нарциссу доверять и сомневаться в Бурре!..

А ты заметил, Бурр, какой зловещий взор

Он бросил на меня? То — смертный приговор.

В Нероне лютый зверь уже ничем не связан,

Обрушится удар, что мне давно предсказан[112].

Смерть и к тебе близка, она ползет во мгле.

Бурр.

Сегодня лишний день я прожил на земле.

Пускай в моей крови Нерон свой гнев остудит —

Мне смерть тягчайшая благословенной будет.

Провижу грозных лет кровавую зарю —

В судьбе Британика я судьбы Рима зрю.

Но страшно для меня не это злодеянье —

Нашел бы в ревности Нерону оправданье;

Другое, госпожа, страшнее во сто крат:

Бесстрастно он глядел, как умирает брат.

Не увлажнился взор, лицо не побелело...

Так холоден тиран, в убийствах зачерствелый!

С былым наставником пусть кончит поскорей:

Ему докучен я, он для меня — злодей.

Зачем мне жить? Пойду насилию навстречу

И смерть, благую смерть улыбкою привечу.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Агриппина, Бурр, Альбина.

Альбина.

На помощь, госпожа! Предотврати беду.

Узнав о Юнии, наш цезарь как в бреду —

Неистовствует он, что с ней навек в разлуке.

Агриппина.

Навек? Я не пойму... Как? Наложила руки?

Альбина.

Чтобы еще больней обида эта жгла,

Жива, но для него как будто умерла.

Она к Октавии, ты помнишь, убежала.

К скорбящей скорбная, казалось, путь держала.

Я следом шла. Гляжу — шаги быстрей, быстрей,

И вдруг бросается на площадь из дверей,

И прямо к Августу, к его изображенью,

И, к мраморным стопам припав в изнеможенье,

Кричит — а вкруг нее сбирается народ:

"Со мной кончается твой знаменитый род,

И да не будет он поруган и ославлен!

В твоем дворце сейчас предательски отравлен

Потомок славный твой, а только он один

Равнялся доблестью с тобою, властелин.

И вот хотят, чтоб я клятвопреступной стала.

Молю тебя, молю, склонясь у пьедестала —

Ты, что бессмертие с богами делишь сам,

Позволь остаток дней мне посвятить богам".

На голос горестный и за душу берущий

Бегут со всех сторон. Толпа все гуще, гуще,

Ей все сочувствуют и, встав по сторонам,

Торжественно ведут в тот величавый храм,

Где в одеянии, как снег нагорный, белом,

Душой возвышенны и непорочны телом,

Весталки наши бдят над жертвенным огнем,

Что испокон веков горит в ночи и днем.

И цезарь видит все, остановить не смея,

Но опрометчивей, а может быть, смелее

Угодливый Нарцисс бросается вперед,

Чтоб Юнию отбить, но смерть безумца ждет:

Он падает, сражен, и брызги черной крови

Пятнают Юнию. Тогда, насупив брови,

Нарциссу павшему не думая помочь,

Весь погружен в себя, уходит цезарь прочь.

Лишь имя Юнии слетает с уст владыки,

Все жмутся по углам, заслышав эти крики.

По гулкому дворцу бесцельно бродит он,

И мутен взор его, и в землю устремлен,

Как будто на небо и посмотреть не смеет.

О госпожа моя, он страшное содеет,

Когда с отчаяньем соединится мрак!

Так помешай ему безумный сделать шаг,

Пока горячку чувств рассудок не остудит.

Себя погубит он...

Агриппина.

Нет, праведно осудит.

И все ж посмотрим, Бурр, что происходит с ним.

Быть может, он теперь пойдет путем иным

И переменится под бременем страданий?

Бурр.

О если б не вершил он новых злодеяний!

Береника [113]

(пер. Н.Я.Рыковой)

МОНСЕНЬЕРУ КОЛЬБЕРУ [114] ,

государственному секретарю, генеральному контролеру финансов, главному инспектору государственных построек, верховному казначею королевских орденов, маркизу де Сеньелэ, и пр.

Монсеньер!

Как бы низко я с полным на то основанием ни ставил себя самого и свои труды, дерзаю надеяться, что вы не осудите смелость, которую я проявил, посвятив вам эту трагедию. Вы сочли ее не вовсе недостойной вашего одобрения, однако главная заслуга ее заключается для вас в том, что ей посчастливилось не навлечь на себя порицаний его величества