Тоже Дейв - [3]

Но сейчас этот основной Дейв говорит, пробиваясь в мои мысли. Я настраиваюсь на эту, крайне Дейвовую, волну:

– …поехали к ней. Она пошла в спальню. Честно говоря, я был уже поддатый. Она меня позвала минут через пять. Я налил себе полную рюмку. Она держит бутылку кальвадоса в столе…

Он всегда говорит короткими фразами. Как синтезатор речи Moog, с вечно нажатой кнопкой «Хемингуэй».

– …на кровати. На ней было красное платье из латекса. Работал телевизор. Какой-то калифорнийский политик давал пресс-конференцию. Она вся аж извивалась. Он говорил что-то пламенное…

– Дейв…

– Она сказала: «Иди сюда». Но я смотрел на политика – он достал пистолет. Было ясно, что это все по-настоящему. Все снято в прямом эфире, новостной съемочной группой. Он засунул ствол пистолета себе в рот. Здоровенный, мать твою, – длинноствольный «кольт»…

– Дейв, ты…

– Я перевожу взгляд на кровать. Она одну руку засунула под платье. Ласкает себя. На экране политик только что нажал на крючок. Вышиб…

– Дейв, ты мне вчера это рассказывал!..

– …мозги себе.

В кафе тишина. Я понимаю, что последнюю фразу выкрикнул во весь голос. Кофеварка шипит, надо мной проплывает маленькое облачко пара, заставляет тени заплясать на плоском лице Дейва. Я поднимаю глаза к меню, закрепленному на обшитой деревом стене. Наборная вывеска с пластиковыми буквами, указывающая, что и за какие деньги подается в этом кафе. Я сканирую меню, выцепляя Е, Й, В и, разумеется, Д.

Зачем он это сделал? Зачем повторился? Тот факт, что он смог настолько точно повторить свой рассказ, слово в слово, подрывает все мое восприятие Дейва. Должно быть, он не понял, кому рассказывает эту историю. Не знал, что говорит со мной. В конце концов, у Дейва много друзей. И многие часто отмечают, сколько в нем понимания, сколько сочувствия и теплоты. Но так же верно и то, что это качество необходимо распределять, как маргарин чувств.

– Мне пора.

– Но…

– Нет, правда. Вельма. Я с ней встречаюсь. Я говорил.

– А ты уверен… Ну, что это вообще хорошая идея?

Он привстает. Слегка покачивается в неудобном, жестком зазоре между стулом и прикрученным к полу столом. Лошадиная голова, волосы, которые как будто кто-то нарисовал прямо на черепе, руки как у обезьяны – он выглядит как марионетка. Этот Дейв не имеет ничего общего с настоящим Дейвом. Как я мог так заблуждаться? Сама его поза указывает на существование толстых, хотя и невидимых, нитей, убегающих сквозь потолок к огромным пальцам гигантского Дейва, который сидит на корточках над кафе и пытается придать видимость человечности Дейву кукольному.

– У тебя сегодня еще одна встреча с доктором Клагфартеном? – Его брови морщатся от эрзац-тоски.

– А тебе-то что? – Я бросаю на стол пригоршню мелочи, встаю.

– Эй, ну хорош… Я о тебе же ведь беспокоюсь…

Беспокоится он. Черт, я беспокоюсь. Мы все, блин, беспокоимся. Мы едины в беспокойстве, разве не так? Едины, как множество кирпичиков лего, и сжаты вместе, чтобы построить образцовое общество. Выйдя из кафе, я оборачиваюсь. Все три Дейва замерли там же, где и были. Толстый Дейв, с рукой на панели кофеварки; Старый Дейв, зависший над номером «Спортинг лайф»; марионеточный Дейв все еще болтается на своих нитках, еще не ожил. Я поднимаю руку и вращаю ладонью, подражая доктору Клагфартену.

Я иду быстро, слушая внутренний спор: аргументы за Дейва и против него. Я знаю, что последние несколько дней выдались тяжелыми. Доктор Клагфар-тен говорит, что мне не нужно задумываться о разных методах лечения, которые он использует на наших сеансах. Вместо этого мне стоит попытаться воспринять их как единую многогранную сущность, которая меня оберегает и ограничивает. Но даже если и так, есть что-то объективно неприятное, какая-то неправильность относительно сегодняшнего поведения Дейва. Сегодня утром его Дейвовость, вместо того чтобы успокоить меня, чудовищно меня встревожила. Я не выношу повторов. Они – самое что ни на есть копирование.

Я иду обратно, мимо старого административного здания. Это не самый прямой путь к дому Вельмы, но у меня есть вроде как потребность снова связаться с доктором Клагфартеном, хотя бы на пару слов. Я поднимаю голову и вижу, что окно его кабинета затянуто шторами. Вспоминается яичница Дейва. Если бы гигантская вилка, вроде тех, что можно увидеть на картине Магритта, воткнулась в окно офиса доктора Клагфартена, я уверен – наружу желтым потоком хлынул бы невроз.

Путь к дому Вельмы проходит через парк. Когда я прохожу через чугунные ворота, сквозь облака наконец начинает сочиться солнечный свет. Я иду не сбавляя темпа, концентрируюсь на внутреннем расположении мышц, плоти и костей; ощущаю свои ботинки как гибкие, охватывающие всю ступню мозоли, прикрепленные к пятке и носку.

У мутного, маслянистого пруда для карпов, в самом центре парка, на притоптанной земле стоит маленький деревянный мостик. По нему серым ручейком снуют белки. Подрезанная и ухоженная растительность отфильтровывает скудное солнце, из-за чего земля вся в пятнах. У деревянной, по пояс высотой, ограды стоят два молодых парня, подкармливают голубей и ворон.

Если они не иностранцы, то должны ими быть. Оба одеты в дорогие пальто, из овечьей шерсти или кашемира. Волосы у них слишком блестящие, слишком темные, слишком вьющиеся. Даже с расстояния в пятьдесят где-то ярдов я вижу бакенбарды, змеящиеся от висков до челюстей. Оба они в перчатках. Я и так не люблю птиц, а голубей и ворон в этом городе уже закармливают. Нам не нужны такие вот типы, заявляющиеся в наш парк и кормящие их дорогостоящими орешками.