Товарищ мой - [9]

Приблизили их подвиги и лица,

И все происходило так давно,

Что каждый превратился в очевидца!

Неправдой не унижу я свой стих,

О личных встречах здесь не будет речи,

Но я знавал товарищей таких,

Как этот капитан, Иван Андреич.

Я видел их на черном финском льду,

У переправ Тайпалеен-Иоки,

Наверное, в сороковом году,

А может быть, и раньше — на Востоке.

Такие выше жизни ставят честь.

Желаю здравья.

Прибыл.

Все в порядке.

Так точно.

Слушаюсь.

Понятно.

Есть!

Ладонь к виску — ив пламя без оглядки.

Не смею набиваться к ним в друзья,

Примазываться к их посмертной славе,

Но, может быть, как современник я

По следу их пройти сегодня вправе.

Товарищ Флеров в первый день войны

Стал командиром батареи этой.

Какой?

Здесь уточнения нужны,

Раскрытье устарелого секрета.

Начнем с того, что на моей земле

Из чащ дремучих силилась пробиться

Мечта о межпланетном корабле...

Сначала — чудо-сказкой о Жар-птице;

А в прошлом веке па стене тюрьмы

Оставил смертник чертежи ракеты,

Чтоб в наше утро

Из калужской тьмы

Открылся вид на ближние планеты.

Модели фантазеров молодых,

Фантастов из кружков Авиахима,

Шипели наподобие шутих,

К вселенной устремлялись в шлейфах дыма.

Еще дорога слишком далека

До лунных гор и солнечной короны.

Пусть звездные мечтания пока

Потрудятся на нужды обороны:

Ракеты раскаленное перо

Запрятано в конструкторском бюро.

Пора тревог —

Июнь 41.

Не видно звезд, поскольку небо в тучах,

И вот готово первых семь машин,

Ракеты на своем хребте несущих.

Рапортовал правительству нарком,

Мы завтра к испытаньям приступаем.

А на рассвете

Враг поджег наш дом,

И зарево взошло над мирным краем.

«Вставай, страна огромная!» — поют

По радио военные ансамбли.

Выходит богатырь на ратный труд,

Сверкают древние штыки и сабли.

Но есть у нас оружье посильней —

Такого мир не видывал доселе.

В сумятице и горе первых дней

Его проверить можно только в деле:

Для испытанья передать в войска

Семь установок экспериментальных.

Предупреждают Ставка и Москва

О самом строгом соблюденье тайны.

Марш — по ночам.

Маскироваться днем.

На фронте испытания начнем.

Имею ли я право Как поэт,

И жизнь и песню посвятивший миру,

На прославленье боевых ракет

Настраивать, как говорится, лиру?

Жар-птицу славить ей

И звездолет!

Мы рождены, чтоб сделать былью сказку!

Но я шагаю в сорок первый год,

На лоб надвинув память, словно каску.

На фронт!

К исходу первых трех недель —

Отечество времен не знало горше —

В кругах бинокля наплывает цель —

Железная дорога. Узел Орши.

Он виден Флерову из-за леска,

Сквозь частокол зенитной обороны:

Беспечно разгружаются войска,

К платформам подползают эшелоны.

Скатать брезент!

Расчеты — по местам!

Подносчикам ракет укрыться в щели!

Включайте ток, товарищ капитан,

На первый раз кучней не сыщешь цели!

Кружок на карте — Орша — как нарыв.

Темнеет Днепр, как вздувшаяся вена.

Однако Флеров был нетороплив,

Он понимал ответственность мгновенья.

Почувствовали, может быть, тогда

Бойцы, и политрук, и инженеры,

Что не посмела, не смогла беда

Остановить приход межзвездной эры.

Им виделось, несчастью вопреки,

Что узкие зеленые снаряды —

Пробившиеся сквозь войну

 Ростки Неведомой

Космической рассады.

Торжественная, как Колонный зал,

Опушка, в каплях ландышей, притихла,

Когда он прошептал команду —

Залп!

И зашипела адская шутиха,

И затряслась, и ахнула земля

От первого ракетного удара.

Сто двадцать стрел,

Вселенную сверля,

Помчались за изгиб земного шара.

Июльский свет в мгновение зачах,

В пятнадцать двадцать

День, как в пропасть, канул.

На месте станции возник очаг,

Подобный пробужденному вулкану.

Проклятие фашизму!

Гибель — злу!

Пусть корчатся они в кипящей лаве.

По железнодорожному узлу

Возмездие металось, рельсы плавя.

Еще над Оршею клубился взрыв

И глухо эхо ухало над бором,

Когда, свои машины зачехлив,

Позицию сменил спокойно Флеров.

Аж до Берлина докатилась весть,

Смятение и панику посеяв:

У русских адское оружье есть,

От огненных фугасов нет спасенья!

А до Москвы — так близко...

Горячась,

Фашистское начальство приказало

Преследовать ту дьявольскую часть

И захватить во что бы то ни стало.

Но, ловко маскируясь по лесам,

Удары наносила батарея.

Взрывались залпы,

И огонь плясал,

И ангел смерти над врагами реял.

И вновь смыкал вершины русский лес.

Отряд ни часу не стоял на месте.

Звалось БМ-13 и эрэс

Оружие неотвратимой мести.

Но где-то на смоленском рубеже,

Военный шифр бесхитростно нарушив,

Народ оружье окрестил уже

Из песни взятым именем «катюша».

И не гадал, не думал капитан,

Командовавший силой этой новой,

Что будет именем его —

«Иван»

Крещен снаряд трехсотмиллиметровый.

Беру я на себя немалый риск:

Вдруг выйдет мой рассказ недостоверным,

Каким был капитан-артиллерист,

Ракетчиком советским ставший первым?

Как увеличить мне его портрет,

Нашедшийся в архиве, в личном деле?

Без вести пропадал он двадцать лет,

Немудрено, что краски потускнели.

Теперь, когда известно — он герой,

Когда пришла к нему седая слава,

Простая вещь — пририсовать второй

Посмертный орден над карманом справа,

Но нелегко улыбку оживить,

То ль приподнять, то ли насупить брови,

Цвет глаз придумать и установить,

Какая в медальоне группа крови.

Мне кажется, я знаю, он каков.

Я убежден, что на него похожи