Тот момент - [80]

Мартин смотрит на меня и кивает. Через несколько минут он встает, просматривает дело и зачитывает информацию из большой папки, которую держит в руках. Я понятия не имела, что он столько трудился. Я лишь передала документы, которые они мне прислали, а дальше и не спрашивала.

Мартин зачитывает отрывок из заявления доктора Халила, где говорится, что предыдущим случаям, когда Терри попадал в больницу после начала работы, не придали должного значения.

Я сжимаю руку брата, настает его очередь выступать.

— Если растеряешься, отвечай «иногда», «всегда» или «никогда».

Терри удается улыбнуться. Он немного ерзает, пока стоит там, но как только ему начинают задавать вопросы, успокаивается. Рассказывает, что именно произошло. Как слышал, что крысы скребут по унитазу. Я вглядываюсь в лицо женщины. Не могу понять, от чего она в ужасе — от брата или от того, что они отправили его на работу.

Мы ждем в коридоре, пока комиссия примет решение. Терри ходит взад и вперед, снова теребя пуговицы.

— Как думаете, получится? — шепчу я Мартину.

— У нас очень веские доводы. Вопрос в том, готовы ли они и дальше упираться.

Через пятнадцать минут нас зовут обратно. Женщина в жемчужном ожерелье улыбается нам, когда мы входим. Она начинает говорить; я не могу понять, о чем, но Мартин кивает. А потом я слышу. Как она признает, что первоначальное решение было неправильным, и они снова возвращают брата на пособие. Я хватаю Терри за руку.

— Ты выиграл, — говорю я ему. — Ты выиграл дело.

Когда мы выходим, Терри молчит. Он держится тише, чем я ожидала. Брат садится на стулья в коридоре, опускает голову, и я вижу, как его плечи начинают трястись. Я сажусь рядом с ним и обнимаю его.

— Все хорошо, — успокаиваю я. — Теперь все позади.

— Знаю, — говорит он. — Но этого, блин, не должно было случиться, не так ли? Ни со мной, ни с тобой, ни с той девочкой. Ничего из этого не должно было случиться.

— Нет, — отвечаю я, радуясь тому, что он не знает, во что это все мне обошлось. — Ничего из этого не должно было случиться.

До. 15. Финн

Когда мы возвращаемся в лагерь, смотрителя нет на месте, и единственная другая палатка тоже исчезла. Мама достает все вещи из нашей и складывает их в кучу вместе с нашими рюкзаками. Она все делает очень быстро.

— Если ты постараешься собрать наши рюкзаки, Финн, я займусь палаткой.

Смотрю на кучу. Не представляю, как все это изначально уместилось, но, видимо, смогло. Сначала я пакую свой пчелиный рюкзак, потому что это легче. Затем начинаю сворачивать спальные мешки, как мама мне показывала, и засовывать их в рюкзак, складывая туалетные принадлежности в боковые карманы и привязывая к внешней стороне наши кухонные принадлежности. К тому времени, как мама убирает палатку, мне удается собрать почти все.

— Отличная работа, Финн, — хвалит она, — можешь наполнить наши бутылки водой, пока я прикреплю палатку к рюкзаку?

Подбегаю к душевому блоку, где есть кран с питьевой водой. Когда буду рассказывать об этом Лотти, то совру, что был взволнован, хотя на самом деле мне страшно. Я не хочу, чтобы мама села в тюрьму. Судя по тому, что я видел по телевизору, тюрьмы — ужасно большие, темные и пугающие места, а мама мягкая и нежная, любит танцевать и печь, и вряд ли ей позволят заниматься там такими вещами. Я думал, в тюрьму сажают только убийц и грабителей. Я не предполагал, что туда отправляют мам, которые увозят детей в поход, даже если они не рассказали об этом своим мужьям.

Когда я возвращаюсь к маме, она уже закинула рюкзак себе на спину. Я пристегиваю бутылки с водой.

— Ну, пошли, — говорит мама, пусть и не очень уверенно. Она выглядит совершенно иначе, чем когда мы приехали в кемпинг. Словно из нее выжали все веселье и надежду.

— Куда мы идем?

— Недалеко, — отвечает она. — Где-то здесь должно быть красивое тихое место.

— Что, если полиция найдет нас до того, как мы вернемся?

Мама обнимает меня, как может, с огромным рюкзаком за спиной.

— Постарайся не волноваться, Финн. Мы разберемся со всем этим. Все будет хорошо.

— Ладно, — отвечаю я, хотя и не понимаю, как все станет хорошо, и, судя по выражению маминого лица, она в это верит не больше, чем я.

Идем долго. Спускаемся через лес по проселочным улочкам, а потом шагаем вдоль реки. Еще жарко, и мы то и дело останавливаемся попить воды. Мама не снимает рюкзак, хотя я знаю, что он супертяжелый, и я вижу вмятины, которые ремни оставляют у нее на плечах. Она тоже мало говорит. На ней шляпа и солнцезащитные очки, но мама все равно кажется грустной, хотя я не вижу ее лица. Она даже идет грустно.

Вот бы как-то подбодрить ее, но я никогда не умел рассказывать анекдоты, а исполнять цыплячий танец или кудахтать сейчас вряд ли уместно.

Мои ноги гудят, мне жарко и не по себе, но я знаю, что не должен жаловаться, иначе мама расстроится еще пуще.

В конце концов, река снова ведет в лес. Под деревьями прохладнее, и мама на мгновение останавливается попить.

— Где мы? — спрашиваю я.

— Копли Вудс, — отвечает она.

— Но это недалеко от дома.

— Знаю. Мы уже на полпути.

— Когда мы придем домой?

— Как только папа отзовет полицию.

— Как думаешь, он им еще не сказал?