Тоска по дому - [43]

– Пожалуйста, дай мне совет, но только, если можно, не цитируй мне какой-нибудь стих из Писания, который можно понять и так, и этак, потому что дома стало невыносимо, а мне все хуже и хуже.

Менахем, до того хранивший молчание, прощает брату оскорбительные слова в адрес библейских стихов и только пощипывает свою бороду, покачивая головой в такт какой-то только ему слышной мелодии.

– Так что же, по твоему мнению, надо делать, брат? – наконец спрашивает он и кладет ладони на стол.

– Не знаю, – отвечает Моше, – иначе не поехал бы в такую даль. Может, взять и отвести мальчика в этот детский сад, не спрашивая у нее разрешения? Может, мне и дальше спать на улице, пока она не поймет, что совершила ошибку? Я даже подумывал уйти из дома. В ближайшее время.

– Уйти из дома? В ближайшее время? – Менахем повышает голос, и Моше, отпрянув в испуге, повторяет свою угрозу, но уже менее уверенным тоном:

– Да, уйти из дома. Уважаемый раввин так не думает?

Менахем поднимается со стула, обходит стол, наклоняется вперед, и лицо его приближается к лицу брата:

– Уйти из дома? В ближайшее время? Ответь мне, любезный брат мой, ты что, с позволения сказать, окончательно рехнулся?

Первым меня приветствует Мордехай. Он нетерпеливо ждет на площадке перед входом в клуб, в руках у него фотоальбом. И я уже знаю, что в альбоме собраны фотографии тех его славных дней, когда он был вторым вратарем в юношеской команде «Маккаби» района Рамат-Амидар. Вот он с мячом, без мяча, прыгает вдоль ворот в дальний угол, обнимает штангу. На другой фотографии он снят со своим отцом после игры, они обнимают друг друга за плечи и похожи, как могут быть похожими только отец и сын. Мордехай не помнит, что он уже несколько раз показывал мне альбом, не помнит моего имени. У него есть смутное представление о том, что я один из студентов-волонтеров, но не более того. Когда я перехожу улицу и приближаюсь к нему, он называет себя и, убедившись, что я действительно иду в клуб, раскрывает передо мной альбом. Я терпеливо слушаю его объяснения: это мы играли против «Бней Иехуда», а это я спас ворота от верного гола, – и знаю, что на фотографии с отцом он обязательно остановится, оглянется по сторонам, будто собирается открыть мне военную тайну; а потом расскажет о том вечере, когда с отцом случился сердечный приступ и он, Мордехай, вечно больной сын, вынужден был обо всем позаботиться: вызвать скорую помощь, сделать отцу искусственное дыхание, выполнить все полученные по телефону инструкции, съездить в больницу и ждать на скамейке возле отделения неотложной помощи.

– Может, вы продолжите свой рассказ уже в клубе? – предлагаю я и украдкой смотрю на часы. Нава, наш координатор, очень чувствительна к опозданиям. Не то чтобы она открыто возмущалась по этому поводу, с ее стороны это было бы непрофессионально. Но у нее есть свои способы – косой взгляд, сказанное слово, – и ты чувствуешь себя предателем. Мордехай отклоняет мое предложение. Он предпочитает еще немного подышать свежим воздухом на улице. Наверняка снова попытает счастья с тем, кто придет после меня.

Я открываю железную дверь и спускаюсь по лестнице.

Моя поступь нерешительна, я с трудом переставляю ноги. Плечи опущены. С годами, наблюдая за собой, я обнаружил, что у меня есть две разные, четко различимые походки: одна скованная, робкая, не дающая дышать полной грудью: так я хожу, когда оказываюсь в новом для себя месте; вторая – свободная, уверенная, широкая и элегантно-небрежная: так я хожу, когда усвою все правила и пойму, что все не так страшно, как я боялся.

С порога мне в нос шибануло специфическим запахом. В ближайшие несколько часов он впитается в мою рубашку, и потом, когда я зайду в дом, Ноа будет морщить нос. Трудно описать этот запах: табак, пот и еще что-то, свойственное только этому месту. Возможно, одиночество. Джо подошел ко мне первым, размахивая шахматной доской:

– Сыграем в шашки?

С тех пор как Дан попал в больницу, моим партнером стал Джо. Он постоянно кладет меня на обе лопатки. Если бы шашки были олимпийским видом спорта, Джо, несомненно, завоевал бы медаль. Наши партии обычно длятся не более нескольких минут, и в перерыве я пытаюсь разговорить его, понять, что привело такого, как он, человека, похожего на бухгалтера, в этот клуб. По-видимому, это был кризис, связанный с его бывшей женой, но он не сообщает никаких подробностей.

– Секунду, – прошу я у него, – я только что пришел, позволь мне положить свои вещи.

Он делает шаг назад. Я бросаю быстрый взгляд через его плечо и замечаю, что Шмуэля нет. Я чувствую облегчение и разочарование одновременно.

В другой комнате, чуть поменьше, стоят Нава и два студента-волонтера.

– Как раз вовремя, – говорит Нава. Почему-то в ее устах эти слова звучат как обвинение. Я прохожу мимо них, ставлю у стены свою сумку и большой лист бристольского картона с кроссвордом. В своем вступительном слове Нава объяснила, что каждый из нас должен организовать для наших подопечных кружок по интересам. Ханит встала и сказала, что готова вести занятия по кулинарии. Ронен, изучающий компьютерные науки, предложил организовать научный кружок. Мне интересны многие вещи, но ни одна из них не кажется подходящей, поэтому я сказал, что хочу подумать. Нава приподняла выщипанную бровь.