Торикаэбая моногатари, или Путаница - [42]

— 10 —

Здесь, в Удзи, незаметно пролетело уже дней двадцать. Химэгими понемногу — ведь все равно теперь уже ничего не поделаешь! — стала свыкаться со случившимся, но мысли о том, что станется с родителями, не оставляли ее. Сама она испытывала такое чувство, будто видит сон, в унынии и печали она постоянно пребывала в постели, хотя теперь ей не от кого было прятаться. Она отдохнула, видно под действием снадобья ее волосы отросли и приобрели изысканный блеск, брови же были выщипаны, как то и положено. Теперь она уже ничем не отличалась от женщины своего круга, и ее блистательный и благоуханный женский облик затмевал ее прежнее мужское обаяние, но лицо ее все еще выражало тревогу, растерянность и покорность. Всей душой она желала отдаться ухаживаниям и заботам Сайсё. Осознав естественность своего нынешнего положения, она приобрела в обхождении мягкость, и никто бы не подумал, что она — тот же самый человек, что прежде. В ее утонченности и изящности не было ни единого изъяна. «Издавна во сне и наяву я мечтал иметь такую жену, об этом я молил, и вот будды и боги вняли мне, — радостно думал Сайсё, — и я уж никак не заставлю их пожалеть об оказанной милости, и не стану вспоминать прежнюю жизнь». Он делал все возможное, чтобы Химэгими была довольна.

Со временем Химэгими стала частенько вспоминать, что вот тот-то сказал то-то, а этот сделал так-то, но Сайсё тут же пристыдил её:

— Тебе просто нравится быть рядом с мужчинами.

Ей было неприятно это слышать, но она скрыла свое неудовольствие.

Сайсё прочел послание Саэмон, теперь он был так близок с Химэгими, что показал письмо и ей:

— Мне так больно и стыдно — и эти разговоры, и то, что твой отец узнал про меня и Ённокими. А что должна чувствовать сама Ённокими! Мне очень горько, что из-за меня она попала в такое ужасное положение.

— Да, ты прав, у меня с ней был странный брак, но я тоже считаю, что весь этот шум случился из-за тебя, тебе нужны все женщины, это так противно. Мы с Ённокими, может быть, сумели бы все исправить, — когда Химэгими произносила эти слова, у нее был такой трогательный вид, в своей грусти она была так бесконечно обворожительна, что Сайсё хотелось смотреть и смотреть на нее, и он чувствовал, что не может расстаться с ней даже на короткое время, но его тревожила Ённокими, поэтому он сказал:

— Меня не будет всего одну ночь.

С этими словами он уехал.

«Что же мне теперь делать?» — в тоске и унынии плакала и грустила Химэгими. Спустилась ночь, луна была светла и освещала реку, воспоминания не давали Химэгими покоя. Столько всего случилось, что и не вынести! И вот из ее груди вырвалось:

Всегда считала я,

Что над рекою Удзи

Светла луна.

Но вижу: застилает тень

Несчастную луну.

— 11 —

В дороге сердце Сайсё не было покойно, образ Химэгими не покидал его. Он прибыл в столицу, и когда спустилась ночь, тайно пробрался в дом Ённокими. Саэмон встретила его и, заливаясь слезами, сказала:

— Ённокими такая жалкая и потерянная — вот-вот растает, не поймешь, жива или мертва, и ей совершенно не к кому обратиться за помощью.

У Саэмон были основания так говорить.

Сайсё произне: «Я хочу ее видеть». Теперь отказать ему было уже нельзя. Саэмон ответила:

— Может статься, вы увидите ее в последний раз.

Саэмон не отличалась особенным умом, она не стала перечить Сайсё и проводила его к Ённокими.

В тусклом свете Ённокими выглядела такой жалкой, будто жизни в ней уже не осталось, она лежала, распустив длинные волосы, живот ее был уже достаточно большим. Даже чужестранный воин или варвар с окраин государства, несомненно, пожалел бы ее, а уж Сайсё, так любивший ее, тот расплакался сразу же. Он так расстроился, что в глазах потемнело, лег рядом и взял ее за руку:

«Ну же, посмотри на меня!» Ённокими удивилась и с трудом приоткрыла глаза, она подумала, отчего он опять здесь — и без него ей так тошно, она лила бессильные слезы и ее дыхание прерывалось: ей и вправду было о чем печалиться. Сайсё тоже не мог скрыть своих чувств и продолжал плакать.

— Все хорошо! Это судьба. Не переживай так. Ты будешь жить, и родители простят тебя. Умереть беременной — большой грех.

Он дал ей теплой воды, ему не казалось, что ее жизнь в опасности.

— Успокойся, все будет хорошо.

Он приказал поднести светильник поближе, чтобы лучше видеть ее. Она спрятала от него свое лицо, в ее позе были заключены бесконечное благородство и изящество. В думах о том, как сложится его жизнь, если она умрет, он расчувствовался и пролежал рядом с ней до рассвета, но и тогда Сайсё не смог покинуть ее. Он потихонечку позвал слуг и распорядился, чтобы начали читать молебны, сам же остался с ней. Ённокими приняла все со смирением, она знала, что не может положиться на Сайсё. Как горько!

Химэгими же, пребывавшая в Удзи, не могла успокоиться, тревожные чувства одолевали ее. Сайсё волновался за нее, но обнаружив Ённокими в таком плачевном положении, он решил, что оставить ее слишком жестоко, поэтому он написал в Удзи длинное письмо и дней пять или шесть оставался с Ённокими. Он часто плакал и не оставлял ее своими заботами. Ённокими тосковала — она знала, что Сайсё не пристало быть подле нее, она страшилась гнева небес, но поделать ничего не могла, смерть была все еще рядом. Сайсё не мог оставить ее, печалился и скорбел, не расставаясь с ней ни на миг — он жалел ее по-настоящему, от всего сердца.