— Летал. И на «ТУ-104» и на «ИЛ-18».
— А я никогда не летал даже на «кукурузнике», — со вздохом признался Лопушок.
— И я не летала.
— Страшно, Федь, летать-то? — спросил Лопушок.
— Нет.
— А дорого, Федь, билет на самолет стоит?
— Смотря куда лететь. Для школьников билеты дешевле. В Крым и обратно за меня рублей двадцать, кажется, заплатили.
— Двадцатку, да? — удивился Лопушок. И непонятно было, что означало это удивление: то ли дорогим показался билет на самолет Ване, то ли — дешевым. Он помолчал, что-то подсчитывая, а потом сказал: — Двадцатку за лето заработать можно. И мамка пятерочку даст. А в вашем городе, Федь, аэродром есть?
— Есть.
— А мне билет продадут, если я один полечу?
— Продадут.
— Буду копить деньги. А на то лето приеду к тебе в гости и слетаю в Крым и обратно.
— А мне не хочется лететь на самолете, — сказала Лариса.
— Почему? — удивился Лопушок.
— Мне кажется это совсем не интересно. Сиди себе в кресле, как деревяшка. Вот, если бы самой самолет повести! Тогда было б здорово.
— Самой? Ишь чего захотела! — Лопушок даже усмехнулся.
— А мне все хочется самой делать. Пассажиром быть скучно.
— Разве тетки летчиками сейчас бывают? — усомнился Ваня.
— Что значит — тетки? — вспыхнула Лариса.
— Ну, женщины.
— Конечно, бывают. Сама читала в журнале о женщине, которая капитан воздушного корабля.
— И чего? Ты, значит, хочешь стать летчицей?
Лариса не сразу ответила Лопушку. Она долго и задумчиво смотрела в небо. Ваня не вытерпел и сказал:
— Чего же не отвечаешь-то? Секрет?
— Я не хочу стать летчицей. Я еще не знаю точно, кем хочу стать. Мне хочется быть и путешественницей, и космонавтом, и воспитательницей в детском саду. Как Вспомню Марию Емельяновну из нашего колхозного детского сада, так сразу даю себе слово, что тоже стану воспитательницей. Она мне вместо матери была... И врачом мне хочется быть. Хорошо б, если бы человек мог за свою жизнь разным профессиям обучаться. А то выучится на инженера и всю жизнь одним и тем же занимается. Я разные-преразные работы перепробовала бы тогда. Интересно.
— При коммунизме так и будет, — авторитетно заявил Топорок. — Я лекцию про коммунизм слушал. И там об этом лектор говорил.
— При коммунизме, поди, и на самолетах без билетов летать будут? — заметил Лопушок.
— Конечно, — согласился Топорок.
...На реке раздался сильный всплеск.
— Ух, ты! — поразился Лопушок. — Вот это рыбина! Кило на пять.
— А ты откуда знаешь? — Лариса усмехнулась недоверчиво.
— Не меньше. По бухтению определяю. Это жерех балуется... Ужин-то варить будем?
— Конечно. — Лариса засмеялась. — Очередь-то, Лопушок, сегодня твоя.
— А я чего? Я не отказываюсь. Я бы еще двадцать дней подряд варил, жарил, только бы вместе нам быть. Не хочется, чтобы артель наша распалась. Привык я к вам, — признался Ваня. И вдруг тихо добавил: — Ребя, давайте всегда дружбу водить.
...Закат принес с собою прохладу и множество ярких, чистых красок. Ожили травы, луговые цветы, ожили кустарники, деревья, ожили дали и облака. Очнулась от знойного дурмана река. Закат окрасил реку и берега своими волшебными полутонами... Заиграли рыбы... Проснулись запахи... На землю спустилась мягкая тишина.
Лопушок и Лариса хлопотали возле костра. Топорок пошел к реке. Он сказал, что идет проверить донки, но не рыба его интересовала, нет. Федя спустился к реке, сел возле самой воды и стал сочинять стихи.
Топорок смотрел на реку, на берега, на дали и слышал почему-то музыку. И эта музыка была, как и краски окрест, — чистая, нежная, светлая... Музыка-то и рождала слова, слова необыкновенные, которые становились стихами.
Он писал о солнце, которое тонуло и остужалось в реке, о багровых гаснущих облаках, о тишине, о запахе дыма от костра, возле которого сидят его чудесные друзья — Лопушок и Лариса. И еще о том, что ему не хочется с ними расставаться.
Стихи рождались легко. Федя так увлекся, что не заметил, как к нему подошла Лариса. А она подошла, не таясь и ожидая, что Топорок оглянется, услышав ее шаги. Какой там! Федя строчил и строчил.
Сначала Лариса не поняла, чем это он так увлечен. Заглянув машинально в тетрадь, она все поняла. Девочка удивленно вскинула брови и тихонько отошла от юного поэта.
— Позвала Топорка? — спросил ее Ваня, когда она одна возвратилась к костру.
— Я его не нашла, — ответила Лариса и отвернулась.
— Не нашла? — поразился Лопушок. — Чудно! Куда же он мог деться? Сейчас я его покликаю... Федяяяя!
Когда Топорок отозвался, Лопушок подозрительно поглядел на Ларису и пожал плечами.
— Как же ты его не нашла-то? Он ведь почти рядышком.
— Значит, я его не там искала, — невозмутимо ответила Лариса.
Поужинали уже затемно. Обычно они тут же после ужина засыпали как убитые. А сегодня ни у кого сна не было.
— Давайте всю ночь сегодня просидим у костра, — предложила Лариса.
— Это можно, — бойко согласился Лопушок.
— Я согласен, — сказал и Федя...
Сейчас не верилось, что днем стояла жара. Темнота вокруг была сырая и холодная, но веселый костер спасал ребят от этой холодной и сырой темноты. Она отступила от огня на почтительное расстояние и ждала, когда огонь уснет, чтобы снова захватить пространство, отвоеванное у нее пламенем.
