— Из петли вынул. Видать, благородных кровей... Пущай в хате поживет. А?
— Пущай, — старуха равнодушно согласилась, но старик видел, что собака ей понравилась.
Она осмотрела изодранные лапы Гектора. Достала из шкафчика пузатую бутылку с настойкой из трав, намочила холщовые тряпки и обмотала им раны. В глиняную плошку старуха налила густого теплого молока и покрошила в молоко ситного.
Гектор ел деликатно, опрятно. Часто открывался от плошки и благодарно смотрел на своих новых хозяев.
— Видать, и правда благородная, — сказала старуха.
— Знамо, — подтвердил старик.
— Как же кликать его будем?
— Давай Шариком.
— Можно и Шариком.
— Шарик, Шарик! — поманил старик собаку.
Гектор оторвался от еды и завилял хвостом.
— Понятливый.
— Говорят тебе, благородных кровей.
Жил Гектор у стариков в тепле и сытости. Лучше и жизни не придумаешь. А все же не спалось ему долгими ночами. Ворочался он на своей мягкой подстилке и все думал о Лукиной. И все стояла она у него перед глазами: белолицая, худая, в поношенном пальто.
И каждый день Гектор выходил на дорогу и подолгу глядел в ту сторону, где была Захарова деревня... В лесу уже пахло талостью и ручьями...
Разные люди заглядывали в сторожку к лесному объездчику. Кто по лесным делам, а кто просто так посидеть, покурить на просторном крыльце, напиться воды. Часто сюда наведывались лесорубы. И с ними Егор с лиловым шрамом через всю щеку.
Егор все молчал, и Гектор не знал голоса этого человека. Но однажды Егор заговорил с хозяином Гектора.
— Дед, — глухо сказал Егор.
— Чего тебе?
— Продай Шарика.
— Не продам.
— Заплачу хорошо.
— Не все продается, парень, не все покупается на свете. Запомни это.
— Может, и так. Тебе видней. А от хороших денег зря отказываешься. Не прогадай, старый.
После того раза Егор больше никогда не просил старика продать собаку. Он даже перестал вообще замечать Гектора.
Придет на крыльцо, покурит, молча с остальными лесорубами и отправится на делянку.
И вдруг Егор пришел в сторожку один. Старика не было дома. Жены его тоже. Гектор лежал на крыльце. Увидев Егора, он собрался встать и уйти, но не успел. Какое-то мгновение он раздумывал и за это мгновение на голову ему накинули мешок и будто тисками сжали челюсти. Боль парализовала. Потом Гектора везли на санях, везли, не снимая с головы мешка.
— Старый дурак, — говорил кому-то Егор про старика, — отказался от денег. Говорил мне, что не все, дескать, продается на свете...
Гектор по запаху дыма определил, что подъехали к деревне.
— Сколько же дашь за собаку? — спросил кого-то Егор.
— На бутылку, — ответил ему спутник.
— Шутить вздумал!
— Зачем шутить? За ворованную больше тебе никто не даст.
— На-ка! Выкуси!
Егор перехватил ножом веревку, которой к розвальням был привязан Гектор и, не сняв даже мешка с его головы, спихнул в снег, а сам погнал лошадь.
Гектор ничего не мог сообразить и все пытался снять лапами с головы мешок и никак не мог- освободиться от пыльной мешковины.
Его окружили ребятишки, поймали за веревку, сдернули мешок и повели с опаской по деревне.
Набегавшись, ребятишки заспорили, чьим должен стать Гектор.
— Мой Бобик, — сказал один.
— Мой, — потянул за веревку другой.
— Я первый заметил Бобика, — захныкал третий.
Неожиданно огромная немытая рука ухватилась за веревку и хриплый мужской голос приказал:
— Брысь отседова, ворюги!
Ребятишки разбежались, а потом снова собрались стайкой и смотрели, как губастый незнакомец уводил их Бобика.
— Эй, дядь! — крикнул вдогонку самый смелый из мальчишек. — А как кличут твою собаку?
— Злодеем! — прохрипел в ответ новый хозяин Гектора и дурковато засмеялся.
— Брешет он, — сказал приятелям самый смелый мальчишка. — Не его собака. Злодеями собак не называют.
...Злодей был прав: пастух пригнал стадо на Сельский выгон. Луг широкой неровной полосой тянулся вдоль леса и кончался там, где всегда рождалось утро. Злодей хорошо знал, что по всему лугу прогон разрешался после покосов, а в эту пору стаду можно дойти только до того дуба, который стоит на лугу.
Когда-то очень-очень давно этот дуб отбился от леса и остался одинокой вехой на Сельском выгоне. Люди не трогали его, когда он был молодым, сберегали от пилы и топора и теперь, когда дуб стал умирающим старцем.
Умирая, деревья засыхают. Только висляевские старики застали дуб зеленокудрым богатырем, но они забыли про то, и с давние пор стали в деревне говорить: «У сухого дуба». А дуб еще жил. Жил, несмотря на то, что давно уже его кора покрылась пепельным седым налетом, уродливыми трещинами, а когда-то твердую, как слоновая кость, сердцевину время, дожди и солнце превратили в трухлявое дупло.
Давно люди считают дуб засохшим. Но каждую весну несколько его ветвей покрывались зелеными листьями. И пусть они позже распускались, чем у молодых деревьев, пусть они раньше, чем у других, увядали и опадали, все-таки это была жизнь!
На Сельском выгоне пахло росою, травами, цветами. Злодей чутко прислушивался к запахам. Предрассветная сырость, туман перепутали их. Но Злодей уловил запах мяты и цветов зверобоя. Повернув голову к ветру, Злодей подался вперед, вытянул шею и стал внимательно ощупывать носом ветерок. Он дул откуда-то справа, где поля и безлесье, и донес до старого выгона запах цветущего льна. «Лен зацвел — лето под горку пошло». И Злодей знал это.
