Тоня Глиммердал - [36]
— Да.
Хейди барабанит пальцами по зеленой книге, а потом вдруг говорит, что Гунвальд читал ей эту книгу.
— Правда?
Тоне он никогда вслух не читал.
— Да, и это была моя любимая книга. Мы ее раз тридцать прочитали, — говорит Хейди. — И мы играли, что я Хейди из книжки, а Гунвальд — мой дедушка. Салли была старой бабушкой пастушка Петера, а твой папа — самим пастушком Петером.
— Папа играл в пастушка? — не может поверить Тоня.
— Еще как, — отвечает Хейди. — Мы каждый день бегали в горы. А когда мне исполнилось восемь, Гунвальд купил двух козлят, чтобы мы могли играть по-настоящему.
Тоне даже завидно стало. Вот бы еще была книжка о девочке Тоне!
— А что случилось с Хейди в конце? Я не дочитала, пришла ты с собакой…
Еще пару раз стукнув пальцем по книге, Хейди взяла ее в руку и пересела с ней на диван.
— Ладно, могу почитать тебе немного.
Они полистали книгу, выясняя, на каком месте Тоня остановилась, и сошлись на том, что это должна быть семьдесят первая страница: там Хейди забирается на башню собора Франкфурта и оттуда высматривает горы.
Поначалу это довольно странное чувство — когда тебе читает вслух человек, на которого ты на самом деле страшно злишься. Но постепенно книга так захватила обеих, что они забыли и что на дворе ночь, и что они враги.
Книжная Хейди смертельно скучает во Франкфурте. Она так тоскует, что не может есть, а потом начинает и вовсе ходить во сне, и все думают, что в старом доме завелись привидения. И только старый добрый доктор в конце концов понимает, как Хейди плохо, но к этому времени она едва не умирает от горя и тоски по дому.
— Разве можно умереть от тоски по дому? — в ужасе спрашивает Тоня.
Этого Хейди точно не знает. Возможно, здесь автор немного преувеличил. Но в книге Хейди почти перестает есть из-за своей тоски, а поэтому чахнет и так слабеет, что старый доктор прямо говорит отцу прикованной к коляске Клары: спасти Хейди может только одно — она должна немедленно вернуться домой в горы, к дедушке. Ждать нельзя.
— Ура! — кричит Тоня.
Только к шести утра они дочитали первую часть книги. Хейди вернулась домой. Всё хорошо, все счастливы.
— Это самая лучшая книга, которую я только читала, — серьезно говорит Тоня. — А тебе тоже кажется, что сетер ее дедушки похож на Глиммердал?
Хейди кивает.
Тоня смотрит на свои пальцы, торчащие из-под свитера. Ей надо кое-что спросить, но это трудно.
— Почему ты не вернулась назад к Гунвальду? — спрашивает она наконец.
Хейди долго молчит, прежде чем ответить.
— Гунвальд никогда не звал меня к себе, — говорит она.
Тоня тихо выпрямляется на диване и смотрит на Хейди большими распахнутыми глазами.
— Не звал?
Хейди мотает головой.
— Когда Анна приехала и увезла меня, я продолжала играть, как будто я Хейди из книги. Как будто меня забрала тетушка Дет, хоть это и была моя мать. Сначала всё во Франкфурте было здорово, интересно. Я каждый день играла на скрипке, у меня был отличный учитель. Анна возила меня повсюду с собой. Раньше я скучала по ней, если ты понимаешь.
Тоня кивает. Да, это ей очень понятно.
— Но я не сомневалась, что скоро позвонит Гунвальд и скажет, чтобы я возвращалась домой в Глиммердал. Я побуду во Франкфурте недолго, думала я. Я очень скучала и тосковала. Мне хотелось снова увидеть горы, и реку, и овец, и Сигурда — пастушка Петера. Но больше всего мне хотелось к Гунвальду. И чем больше я скучала, тем больше напоминала самой себе Хейди из книжки. Потом я не выдержала и тайком сама позвонила домой. Я звонила несколько раз, но трубку никто не брал.
Хейди надолго замолкает.
— Гунвальд мне никогда не звонил. Ни разу. Я просто лишилась отца — и всё.
Тоня сидит на диване в толстом свитере и чувствует, как внутри нее что-то рушится. Подумать только, это всё Гунвальд. Ее Гунвальд, который всегда так заботился о ней, Тоне. Как он мог так поступить с Хейди? Неужто он не понимает, как сильно человек любит папу? Тоня отворачивается и прячет лицо в подушку. Она не хочет, чтобы Хейди видела ее слезы.
Папа не стал ничего говорить, когда они пришли. Улыбнулся и принялся готовить завтрак. В школу Тоня ушла, твердо уверенная в трех вещах: что папа с Хейди всё еще сидят на кухне и пьют кофе, что Хейди не продаст хутор Клаусу Хагену и что она страшно разочарована в Гунвальде — в ней словно что-то умерло.
— Тройня! — кричит Тоня и скачет от радости.
— Где твоя крестьянская жилка? — устало спрашивает папа.
Он любит, когда овца приносит двойню. С тройней не успеешь глазом моргнуть, как что-то уже приключилось, и у тебя на руках ягненок, которого надо выпаивать из бутылочки. Это очень хлопотно. Поэтому папа любит двойни. А Тоня обожает ягнят, которых нужно поить из бутылки, и только и ждет, когда родится тройня и что-нибудь сразу приключится.
Работы невпроворот. Папа и Хейди сторожат овец каждый у себя и почти не спят. Петер иногда заходит подменить их, чтобы они могли подремать. Тоня мечтает тоже помогать и умоляет разрешить ей, но папа строг: днем надо ходить в школу, а ночью — спать.
— Откуда у меня возьмется крестьянская жилка, если мне не разрешают не спать по ночам! — кричит Тоня сердито.
