Тонкий профиль - [10]

Руководитель на новом месте производит сразу великие перемены только в плохих романах. В жизни действия нового директора часто напоминают медленное движение айсберга, три четверти которого до времени скрыты глубоко под водой.

Осадчий появился на Челябинском трубопрокатном как четвертый директор. И начал с того, что довел до конца недоделанное его предшественником. Прежде всего достроил дома в поселке, раздвинувшем хаос мелких домишек и сараев на берегу огромного, голубоватого озера Смолино. Расширил и достроил стадион и рядом с ним клуб, стоявшие недостроенными на берегу и напоминавшие развалины древнеримского цирка с колоннами и каменным полукружием трибун. Поставил рядом с клубом две новые столовые, ресторан, оборудовал пляж, яхт-клуб. Там, где раньше шныряли в кустах рыболовы, теперь вытянулся приозерный бульвар, право, украсивший бы любой приморский городок.

Кто-то пустил тогда по заводу шутку: «Новый директор ищет путь к сердцу рабочего через его желудок». Шутки бывают разные. Эта звучала по-доброму, с оттенком уважения.

Директор круто занялся делами жилищными, снабжением. Многое добывал для завода: от холодильников до автомашин. Весной, когда в городе нигде нельзя было достать апельсины, только на трубопрокатном продавали рабочим эти рыже-золотые шары, веселые, ароматные, их просто подержать на ладони — и то удовольствие.

Не так много в стране заводов, имеющих свои здравницы на Кавказском побережье. А новый директор начал строить спальный корпус в Сочи. Нашел деньги, добился разрешения. В этом уже чувствовался размах той щедрой заботы о рабочем человеке, которой здесь не были избалованы. Правда, и времена прежде были более суровыми.

Да, хозяйская жилка у четвертого директора была, как говорится, налицо! И она понравилась людям. Но пока проступали лишь отдельные, хотя и любопытные штрихи портрета человека. Неизвестно было, куда все повернется. Не выродится ли линия четвертого директора в делячество хозяйственника, у которого государственный горизонт конусом сошелся только на его заводе? Бывает ведь так. Недаром говорят, что иные наши недостатки суть продолжение наших достоинств…

«Дело об афере»

Приемная Осадчего — на третьем этаже внушительного здания заводоуправления. Чтобы попасть в нее, надо пройти сначала через тихий угол коридора, минуя несколько комнат референтов слева и справа, затем большую комнату секретаря. Из нее уже в кабинет ведет двойная, обитая кожей дверь.

Открыв ее, вы попадаете в просторную, продолговатую комнату с белыми занавесками на окнах, шкафами из красного дерева, с красивой и дорогой модной люстрой, висящей над традиционным столом заседаний. Рядом с ним стоит еще один, маленький, для селектора и трех телефонных аппаратов.

Кабинет внушителен. Уютен. Пожалуй, еще и величествен. Он отражает лицо завода, его масштабы и значение, а о том, чтобы это эмоционально ощущалось, позаботился бывший директор. Осадчий ничего здесь не менял, кабинет был удобен для работы.

Зато все другое, оставленное Осадчему в наследство, подверглось критическому пересмотру. И прежде всего новый, самый большой цех. Директор предложил его вдвойне расширить.

Как? Опять реконструкция? Но трубоэлектросварочный только-только пустили после многонедельных мук настройки и отладки! Новенький, чистенький, красивый, он радовал глаз, вселял гордость в душу строителей, проектировщиков. И впереди еще столько работы, чтобы заставить цех набрать нужный темп, подняться до проектной мощности.

Можно понять тех, кому причиняла боль уже самая мысль о том, что новенький цех надо реконструировать и, не воспользовавшись вдоволь сладкими плодами победы, вновь окунуться в бетонную пыль, железный скрежет и сумятицу всяких строительных и переделочных работ.

— Страшно подумать, что его надо будет остановить минимум на год! — ужасались противники реконструкции.

Они были против: и главный инженер, и его заместитель. Осадчий вдруг ощутил упругую волну сопротивления, почувствовал мощный заслон из тех самых рук, которые должны были ему помогать во всех заводских делах, во всех начинаниях.

— Цех мы останавливать не будем, новую линию можно поставить на месте склада, который сейчас фактически пустует, — убеждал он.

Однако это не разрешило спора. Случается порой такая психологическая коллизия, которая, как туман над полем. Знаешь, он вот-вот пройдет, рассеется, но пока висит в воздухе мутной пеленой, застилает глаза.

Что бы ни говорил Осадчий, а фактом оставалось то, что он на заводе человек новый, а те, кто ему возражал, начинали здесь с нуля, с зимы сорок второго. Он приехал лишь принимать трубоэлектросварочный, а они его выстрадали и построили. Ни разу не брошенный прямо в лицо, но от этого не менее ощутимый, спрятанный за каждой репликой все время растворялся в спорах горький привкус упрека: «Еще бы! Тому, кто не строил, легко крушить, ему не дороги наши успехи! Известно: новая метла чисто метет!»

Осадчий мысленно отбрасывал эти упреки, сметал их, как мусор с души, который может сбить с толку, увести от главного…

Совещание было не первое и не последнее. И, как на прежних, здесь накалились страсти, обозначились острые грани конфликта. Спор шел в Южноуральском совнархозе, размещавшемся в массивном песочного цвета здании, фасадом выходящем на живописный бульвар.