Тонкая нить - [109]

Поезд остановился, Вайолет заглянула в коляску: девочка была так похожа на Артура, что она изумлялась, когда кому-нибудь приходило в голову спросить, кто ее отец. Айрис открыла глубоко посаженные глазки – они сверкали, как два сапфира.

– Как раз вовремя, – пробормотала Вайолет.

Она поправила у нее под головкой беленькую подушечку с инициалами «А. Н.», вышитыми в уголке под наволочкой, – скопировала их с носового платка Артура.

– Добро пожаловать в Уинчестер, малышка. Sic parvis magna. «Такая маленькая и такая великая».

* * *

Джильда и Дороти, похоже, нисколько не переживали, что им придется идти пешком через весь город. Они жили теперь в Саутгемптоне, устроились вместе, обе работали, одна бухгалтером, другая учительницей, и горожанам теперь было не до того, какие между ними отношения. Эта ситуация устраивала всех, как говорится – с глаз долой, из сердца вон. Шагая теперь по Хай-стрит, они были похожи на двух подруг, которые, весело болтая, идут на крестины.

А вот грех, совершенный Вайолет, был для всех более очевиден. Толкая перед собой по направлению к Баттеркроссу коляску с ребенком, она чувствовала на себе чужие взгляды, как и в Саутгемптоне в последние месяцы беременности и в первые месяцы после рождения Айрис. Теперь-то Вайолет стала более толстокожей, но все равно для нее это явилось тяжелым испытанием, приходилось крепиться, чтобы выдержать его. И в этом ей помогали шагающие рядом Джильда и Дороти, которые теперь, не говоря ни слова, разделились и шли слева и справа от нее. Как два стража, ведущие преступника в тюрьму, усмехаясь, думала она, но все равно была благодарна им за это.

Лучше всего сейчас идти, не сводя глаз с личика дочери, это очень поддерживает. Айрис глядела на мать так же сосредоточенно, ее синие глазки сияли жаждой жизни, желанием выжить, ее полная зависимость от матери заставляла Вайолет шагать твердым шагом и держать спину прямо. Благодаря именно этому ей удалось убедить брата, что дом семьи Спидуэлл в Саутгемптоне продавать нельзя, в нем станут жить она с дочерью, а также Джильда и Дороти. Том был ошарашен таким предложением, как, впрочем, и новостью о ее беременности. Но Вайолет успела выработать в себе такую твердость в принятии решений, что брату трудно было с ней спорить.

– У меня будет своя семья, – сказала она, – поэтому мне нужен мой родной дом. Мама в Саутгемптон больше не вернется. Неужели я не могу жить в своем доме только потому, что тебе сейчас нужны деньги?

Джильда и Дороти теперь зарабатывали, и денег хватало на всех. Подругам не нужно было платить за жилье, и они худо-бедно справлялись: Вайолет вела домашнее хозяйство и занималась дочерью. Такая организация шокировала соседей, они шушукались у них за спиной, не раз Вайолет слышала, как они шипели, называя их дом домом греха. Том с Эвелин скрепя сердце мирились с отношениями Джильды и Дороти, делая вид, что считают это просто дружбой, но вот игнорировать очевидный факт существования Айрис, отсутствие обручального кольца на пальце Вайолет, как и отца ребенка, они уже никак не могли. Да и от детей всего этого было не утаить. В гости они приезжали теперь без детей, но у них всегда под рукой было объяснение: заболели, устали или наказаны за непослушание.

Вайолет приходилось мириться с этим. От Дороти она усвоила истину: Suum cuique. «Каждому свое». Однако она тревожилась: долго так продолжаться не могло. Удастся ли ей снова устроиться на работу? Или придется идти на поклон к Тому и умолять его о милосердии? Мучительно было представлять себе эти переговоры, но рано или поздно придется говорить с ним про свое с Айрис будущее, чтобы оно не казалось столь неопределенным и шатким.

Они пересекли внешний дворик, и сердце Вайолет забилось сильнее. Что бы ни думал о ней город, ее больше заботила реакция собора на ее новую жизнь. Веками он был прибежищем и утешением для многих людей и стал таковым для самой Вайолет, когда она оказалась в Уинчестере. Но страшила перемена: теперь ее будет провожать множество глаз – «Вы только посмотрите на нее, ну надо же, ай-ай-ай!» – когда она пройдет по нефу, толкая перед собой коляску, в которой лежит Айрис. Неужели она явилась сюда в последний раз?

У главного прохода их ждала Луиза Песел. Это она убедила настоятеля Селуина, чтобы крестины Айрис прошли в соборе. Интересно, что такое она сказала ему, может быть, подкупила обещанием вышить в его честь особую подушечку. Впрочем, не исключено, что настоятель просто решил, что спорить с мисс Песел бесполезно.

– Ну вот наконец и вы! – вскричала она, с улыбкой подходя к ним. – А где же наша замечательная звездочка?

Луиза Песел склонилась над коляской, даже сунула в нее голову – так делают все, кто никогда не имел дело с грудными детьми, – и Айрис в тревоге наблюдала за ней. Мисс Песел потрепала ребенка по щечке и выпрямилась.

– Прекрасные синие глазки, – заявила она.

Вайолет снова подумала, могла ли мисс Песел, глядя в синие глазки девочки, вспомнить глаза ее отца.

Если это и было так, то мисс Песел не подала виду. Более того, она вообще ни слова не произнесла ни об отце ребенка, ни о том, что у Вайолет на пальце нет обручального кольца. И так искренне приветствовала появление на свет Айрис, как и племянница Вайолет, Марджори, с восторгом приняла на себя заботу о своей крохотной двоюродной сестренке, когда Том и Эвелин однажды позволили им прийти в гости.