Тони и Сьюзен - [93]

Каждое движение выматывало его так, словно его ударили в живот. Заставь себя. В какой стороне дверь? Он повернулся и споткнулся о то, что лежало на полу, большое. Как будто мешок с землей — он вспомнил, что чувствовал рядом нечто подобное, когда лежал. Он присел, коснулся плотной ткани, под ней было что-то твердое — рука, плечо, человек.

— А, — сказал Тони. — Ты.

Получается, это Рэй, и он никуда не ушел. Двигаясь от плеча, он нащупал голову и отпрянул — холодная кожа. Он приподнял руку и отпустил, услышал, как она упала, глухо стукнув.

— Так я тебя убил, — прошептал Тони Гастингс.

Он купил кое-что за свою слепоту.

Чтобы убедиться, что Рэй мертв, Тони заставил себя преодолеть гадливость и еще раз коснулся его головы, пощупал около глаз, дошел до лысины. Прикосновение потрясло его, и он позволил руке на миг помедлить на надбровьях, волосках бровей, очертаниях лба — прежде такие вольности были совершенно невозможны. У дьявола был череп, как у Тони. У дьявола были кишки и органы, составлявшие бесконечно повторяющуюся географию, как у него, как у всех нас, — повезло врачам, которые, кого бы ни осматривали, видят одно и то же.

Он не знал, как убил его и успел ли Рэй, умирая, подумать и понять за что. Но из недавнего разговора было ясно, что Рэй никак не мог этого понять, никак не мог постичь того, что сделал, и увидеть то, что видел Тони. Ни преступления, ни наказания. Единственным пониманием будет то, которое Тони сам вообразит для него, умирающего, — образ в воображении Тони, страдающий в воображении Тони. Со временем этого хватит с лихвой, наступит громадное удовлетворение, потом, когда Тони снова будет самим собою, пока же он не чувствовал ничего, и единственный Рэй был трупом.

Тони попытался воскресить свою ненависть, чтобы насладиться этой смертью, вообразив, что Рэй умирал медленно, истекал кровью. Не столько боль, сколько слабость, беспомощность и сознание того, что умираешь. Но ненависть и жажда мести казались теперь далекими, мертвыми чувствами, не представляющими интереса. Он вспомнил, как Рэй куражился насчет удовольствия от убийства, потом размышление о своем воображаемом превосходстве над ним и подумал: не затем ли Рэй ослепил его, чтобы заставить заплатить за это превосходство. Ослепил потому, что хотел, чтобы Тони тоже кое-что осознал. Изыски мести.

Он пошарил вокруг, ища пистолет. Его рука обнаружила холодное место на полу, липкое, корковатое — запекшаяся кровь Рэя Маркуса. Он шарахнулся назад, ударился головой об стол. Хотел встать, оперся рукой на стол, нашел пистолет там. Подумай над этим, Тони. Это значит, что Рэй Маркус перед смертью нашел пистолет. Потом сидел, истекал кровью.

Тони не хотел оставаться в помещении с трупом. Он сунул пистолет в карман, заставил себя подняться и попробовал обойти препятствие, обследуя путь ногами. Пол, казалось, был липким везде. Он наткнулся на кровать, где ее не должно было быть. Нашел стену, плитку не на своем месте, переставил, нашел дверь. Осторожно сделал шаг наружу, но, несмотря на его бдительность, под ним не оказалось земли. Он упал, ушибся о корни, так как забыл, что дверь трейлера была без ступеньки.

От падения заныла голова, вернулась боль, он немного подождал, чтобы прийти в себя. Живот ныл в том месте, куда его, похоже, ударили. Приятно веял ветер, было тепло, он чувствовал солнце. Он поищет машину. Он подумал, что, если пойдет под гору, то дойдет до канавы у поворота и сможет выбраться на обочину. Он встанет у дороги и, когда услышит машину, выйдет помахать. Земля заплясала у него под ногами, он поскользнулся и снова упал. Его удержали ветки, он ухватился за них и поковылял через корни, мшистые камни, переплетенные сучья. Он шел и шел вниз, дольше, чем думал. Ступил на голые камни и снова поскользнулся, потерял опору и провалился в воду. Холодный поток побежал вокруг его лодыжек.

Тони так устал, что сел прямо в воду. От намокавшей ледяной одежды заныл живот, оставаться тут было нельзя. Выждав миг, чтобы вернулось дыхание, он решил идти назад тем же путем. Он попытался вылезти но голый камень его не пустил, он нетвердо шагнул против течения и сумел, дотянувшись до деревца, ухватиться за него и выкарабкаться. Кое-как дошел до вроде бы травянистой прогалинки. Он чувствовал солнце, которого не видел. Понятия не имел, где трейлер и где дорога. Силы его оставили; он решил передохнуть, пока шум машины не подаст ему знак.

Через несколько минут одна проехала. Ближе, чем он думал, по левую руку, снизу, в той стороне, откуда он пришел. Он подумал: посижу на солнце, подожду здесь. До дороги недалеко, и, когда они придут, если они сразу меня не увидят, я смогу их окликнуть. Сюда, ребята. Он не знал, от потрясения ли, вызванного слепотой, или от удара в живот, но он был на грани обморока — будь у него глаза, перед ними плыли бы пятна.

Он подумал: теперь мы квиты. Ты отнял у меня жену с дочерью и ослепил меня, а я тебя убил. Выходило три: один, но он принял это как наценку за свои притязания. Его самомнение и тщеславие, утешение, которое он находил в своем имени и звании, чего-то стоили — дорогого, как выяснилось. Сейчас они ничего не значат, но потом, несомненно, будут значить опять.