Все началось с письма, которое Эдвард, первый муж Сьюзен Морроу, прислал ей еще в сентябре. Он написал книгу, роман, и может, она его прочтет? Сьюзен была поражена, потому что, не считая рождественских открыток со словами «С любовью» от его второй жены, никаких известий об Эдварде она не получала уже двадцать лет.
Она поискала его среди воспоминаний. Она помнила, что он хотел писать — рассказы, стихи, очерки, все, что состоит из слов, — это она помнила хорошо. Это было главной причиной возникших между ними сложностей. Но она думала, что потом он оставил писательство, решив заняться страхованием. Оказывается, нет.
В кажущееся ныне неправдоподобным время их брака стоял вопрос, надо ли ей читать написанное им. Он новичок, она — более строгий критик, чем ей бы хотелось. Положение было щекотливое: она смущалась, он обижался. Теперь в письме он говорил: но уж эта книга, черт возьми, хороша. Он столько узнал о жизни и писательском деле. Он хочет доказать ей это, пусть прочтет, увидит, пусть судит сама. Лучшего критика, чем она, у него не было, писал он. И она может ему помочь, так как ему кажется, что роману, при всех его достоинствах, чего-то не хватает. Она поймет, она подскажет. Не спеши, писал он, набросай несколько слов — что в голову придет. Подписано: «Твой Эдвард, который по-прежнему помнит».
Подпись ее рассердила. Она слишком о многом напоминала и ставила под угрозу заключенный с прошлым мир. Ей не хотелось вспоминать, не хотелось соскальзывать в те малоприятные переживания. Тем не менее она попросила его выслать книгу. Она устыдилась своих подозрений и возражений. Почему он просит ее, а не кого-нибудь из новых знакомых? Почему обременяет: как будто «что в голову придет» не есть то же самое, что вдумчивые суждения. Но отказать она не могла — не то показалось бы, что она до сих пор живет прошлым. Посылка пришла через неделю. Ее дочь Дороти принесла ее на кухню, где они ели бутерброды с арахисовым маслом, — она, Дороти, Генри и Рози. Посылка была густо заклеена. Она извлекла рукопись и прочла титульный лист:
Эдвард Шеффилд
Ночные животные
роман
Хорошая машинопись, чистая бумага. Она задумалась о смысле заглавия. Оценила жест Эдварда, примирительный и лестный. Она испытала легкий стыд, настороживший ее, и поэтому, когда ее нынешний муж Арнольд пришел вечером домой, смело объявила:
— Я сегодня получила письмо от Эдварда.
— От какого Эдварда?
— Ну, Арнольд.
— А, от Эдварда. Так. И что же этот недоумок имеет сообщить?
Это было три месяца назад. На душе у Сьюзен беспокойно — прихватит и отпустит, разобраться не получается. Когда она не беспокоится, ее беспокоит, что она может забыть, о чем беспокоится. А когда знает, о чем беспокоится — понял ли Арнольд, что она хотела сказать, или что хотел сказать он, когда сказал, что хотел сказать этим утром, — даже тогда она чувствует, что дело в чем-то другом, более важном. Между тем она хозяйничает, оплачивает счета, прибирается и стряпает, занимается детьми, трижды в неделю ведет занятия в местном колледже, а ее муж в это время чинит сердца в больнице. Вечерами она читает, предпочитая это телевизору. Читает она, чтобы отвлечься от себя.
Ее тянет открыть роман Эдварда — она любит читать, хочет верить, что он способен расти, — но три месяца не может за него взяться. Отсрочка оказалась ненамеренной. Она положила рукопись в шкаф, забыла про нее и потом вспоминала в самое неподходящее время — покупая продукты, отвозя Дороти на урок верховой езды, проверяя работы первокурсников. Расправившись с делами, забывала.
Когда не забывала, то пыталась освободить голову, чтобы читать роман Эдварда как полагается. Трудность заключалась в воспоминаниях, просыпавшихся, как древний вулкан, с рокотом и землетрясением. Вся эта забытая близость, их бесполезное знание друг друга. Она помнила его самоупоенность, тщеславие, а также его страхи — а вдруг он ничего собой не представляет, — но обо всем об этом надо забыть, если она хочет, чтобы ее оценка была справедливой. Она решительно настроена быть справедливой. Чтобы быть справедливой, она должна отречься от воспоминаний и притвориться посторонним человеком.
