Томас Чаттертон - [30]

сиречь повторение предыдущей строки, с перехлестной рифмовкой; пятая — диатипосис, сиречь наглядное изображение красоты; шестая — диапоресис, сиречь смущенная болтовня успеха; седьмая — брахикаталектон, сиречь такой стих, у которого в конце чего-то не хватает; восьмая — экфонезис экплексиса, сиречь вскрик удивления. Короче: эмпориум, сиречь склад в мозгу, не может выдержать большого синхизиса, сиречь случайного умножения слов, без сизизии, то есть, скажем так, накопления неблагоприятных факторов. Я поэтому решил отказаться от Парнаса и советую Вам поступить так же, а взамен углубиться в мистику мыловарения. Только не думайте, будто моей целью — когда я упоминаю мыло — является миктеризм, сиречь издевка. Нет: Мнемозина, богиня памяти, помогает мне распознать все ваши великие заслуги (поскольку я не страдаю амблиопией, сиречь близорукостью), и они навечно останутся в моей памяти,

Hasmot Etchaomtf[27]»

Уильям — теперь те ночи, когда я спал с тобой, и дни, проведенные на редклиффских лугах, где я читал тебе стихи Роули, раз и навсегда вычеркнуты. (Он запечатывает письмо, рвет лежащие на столе бумаги, бросает обрывки на пол. Потом берет стакан с водой, высыпает туда мышьяк, кладет рядом опиум.) Ну вот и все. Если существует божественная милость, я прошу для себя этой милости[28]. (Выпивает яд. Облизывает губы, ждет с боязливым удивлением, через минуту сбрасывает камзол, падает, скривив лицо, на кровать, снова вскакивает, хватается за живот, сгибается пополам.) Боль — нестерпимая боль — кто ее выдумал, эту боль? Кто создал эту адскую действительность? Я сгораю внутри. Кто за это в ответе? — Кто? (Он заталкивает в рот опиум, кашляет, давится блевотиной, валится на постель, сует в рот подушку, извивается, рвет на себе рубаху, скатывается с кровати на пол.)

Абуриэль (входит в дорожном костюме, гасит свечи, приближается к самой рампе). Будет и продолжение. Придет проверяльщик трупов. Тело отвезут на кладбищенский участок при работном доме на Шу-лейн и сбросят в облицованную кирпичом яму, где до него успели побывать многие; и ночью гробокопатель продаст этого мертвеца торговцу трупами, потому что молодые покойники анатомам нравятся больше, чем старые… Когда восемнадцатилетний юноша, отмеченный гением, угасает, голодный и вытолкнутый из жизни, остаются виновные в его смерти. Бедняки, которые ничем не владеют, должны быть оправданы. Властьимущих же, собственников, господ, набивающих себе желудок, можно и нужно спросить: ожидаете ли вы, что не облеченный властью ангел, который дается в спутники Призванному, будет торговать, красть, грабить, обманывать, убивать вам подобных, чтобы сохранить одну ценную жизнь? Долг ангелов заключается в другом. Долг же людей — не взваливать на себя вину перед лучшими.

КОНЕЦ

Татьяна Баскакова Три правды «Томаса Чаттертона»

Читатель, не суди; если ты христианин, поверь, что его будет судить высшая сила — только перед этой силой он должен теперь держать ответ.

(Из завещания Томаса Чаттертона, 14 апреля 1770)

«Томас Чаттертон» — вторая и последняя историческая драма Ханса Хенни Янна (1894–1959). В 1917-м, в двадцать три года, Янн начал писать «Коронацию Ричарда III» (опубликована в 1921-м), вступив в соревнование с самим Шекспиром и достойно это соревнование выдержав. Янн, как в свое время и Шекспир, в период работы над драмой читал хроники Холиншеда и, по его собственной оценке, «(в отличие от Шекспира) сделал все, чтобы не затушевать этот более верный образ Ричарда III» (статья «Мое становление и мои сочинения»[29], 1948/1949).

В драме «Томас Чаттертон» (1955) тоже прежде всего поражает тщательность работы автора с историческим материалом, правдивость сценических образов и деталей быта.

Жизнь рано погибшего английского поэта Томаса Чаттертона (1752–1770) можно реконструировать по довольно большому количеству дошедших до нас документов. Это не только его произведения, но и письма друзьям, матери и сестре, расписки в получении гонораров и прочее. Кроме того, сразу после смерти Чаттертона сэр Герберт Крофт, позже включивший жизнеописание поэта в свой роман «Любовь и безумие» (Love and Madness, 1780), начал собирать сведения о нем, опрашивая людей, хорошо его знавших. Прочитав старое английское исследование о Томасе Чаттертоне[30], я увидела, что, например, весь эпизод с малолетним Джеком, боящимся спать в одной постели с поэтом, составлен из записанных Крофтом рассказов миссис Баланс (родственницы матери Томаса) и членов семейства Уолмсли:

Миссис Баланс говорит, что он [Томас Чаттертон. — Т. Б.] был гордым, как Люцифер. Он очень скоро с ней поругался, потому что она называла его кузеном Томми, — и спросил, слышала ли она, чтобы какого-нибудь поэта звали Томми; но она его заверила, что вообще никаких поэтов не знает… Когда она посоветовала ему устроиться в какую-нибудь контору — после того как он прожил в городе две или три недели, — он начал носиться по комнате, словно сумасшедший… Он часто оцепенело смотрел в лицо какому-нибудь человеку, не произнося ни слова (иногда казалось, что он этого человека видит), и так продолжалось четверть часа или больше, пока присутствующим не становилось страшно…