Том восьмой. Выпуск II - [19]

«Он говорит, что больше меня не любит, но я знаю, это не правда. Он пытается быть верным — продолжать с вами игру, но вы согласитесь со мной, когда люди честно любят друг друга, у них не остается выбора. Поэтому-то я и прошу вас, — освободите его».

И Сандра с выражением, полным презрения и гордости, скажет: «Он может воспользоваться своей свободой!»

Она бы не поверила — разве может она поверить? Но Розмари покажет ей письма — те самые письма, которые он, надо же было быть таким ослом, написал ей. Бог знает, чего он там наворотил. Достаточно, более чем достаточно, чтобы убедить Сандру, — таких писем он никогда ей не писал…

Нужно что-то предпринять — как-то заставить Розмари замолчать. «Жаль, — подумалось ему, — что мы не живем во времена Борджиа…».

Бокал отравленного шампанского заставил бы ее замолчать.

Да, надо признаться, он так подумал.

Цианистый калий у нее в бокале шампанского, цианистый калий у нее в вечерней сумочке… Депрессия вследствие инфлюэнции.

И через стол глаза Сандры, глядящие ему прямо в глаза…

Почти год прошел — а он еще не может это забыть.

5. Александра Фаррадей

Сандра Фаррадей не позабыла Розмари Бартон. Едва ли не каждую минуту она вспоминала ее — повалившуюся в этот вечер на ресторанный стол.

Ей помнилось ее судорожное дыхание и как потом, подняв глаза, она увидела следящего за ее взглядом Стефана…

Прочел ли он в ее глазах истину? Увидел ли он ее ненависть и ужас, смешавшиеся с торжеством?

Вот уже почти год миновал, а все так свежо, словно это было вчера! Розмари не выходит из памяти. Как это страшно! Ужасно, если человек после смерти продолжает жить в вашем сознании. А Розмари продолжает жить. В сознании Сандры — и в сознании Стефана? Последнего она не знала, но вполне допускала подобную возможность.

«Люксембург» — ненавистное заведение с превосходной кухней, вышколенными проворными официантами, роскошным убранством. И нет возможности освободиться от тягостных раздумий, постоянные расспросы докучают донельзя.

Хочется забыть прошлое, но, как назло, все пробуждает воспоминания. Даже Файрхевен потерял свою прелесть, когда Джордж Бартон поселился в Литтл Прайерз.

Кто бы мог предположить такое? Джордж Бартон всегда отличался причудами. Не такого соседа хотелось ей иметь. Его присутствие в Литтл Прайерз нарушило все очарование и спокойствие Файрхевена. Каждое лето они здесь отдыхали, набирались сил и были счастливы со Стефаном — если они когда-нибудь были счастливы.

Губы ее сжались, вытянулись ниточкой. Да, тысячу раз да! Если бы не Розмари. Ведь это она разрушила хрупкую постройку взаимного доверия и нежности, которую они со Стефаном начали возводить.

Непонятная вещь, какой-то инстинкт, заставлял ее таить от Стефана собственную страсть, ее безраздельную преданность. Она полюбила его с той минуты, как он подошел к ней в резиденции министра-координатора, прикинувшись смущенным, притворившись, что не знает, кто она такая.

Но он-то все знал. Она и сама не понимала, когда это дошло до нее. Как-то, вскоре после свадьбы, он объяснил ей суть тонких политических манипуляций, необходимых для того, чтобы протащить какой-то закон.

И тогда сверкнуло в сознании: «Это мне что-то напоминает. Что?» Потом она поняла: это, в сущности, и есть та самая тактика, которую он применил тогда в резиденции министра-координатора. Она без удивления восприняла это открытие, словно оно долгое время таилось в глубине сознания и вот наконец всплыло на поверхность.

С самого начала их совместной жизни она поняла: он не любит ее так же сильно, как она любит его. Но она объясняла это тем, что он просто не способен на такую любовь. Сила собственной страсти удручала ее. Столь безрассудное, неистовое влечение, она знала, нечасто встречается среди женщин! Она бы охотно умерла ради него; ради него она готова была пойти на ложь, преступление, страдания! И вот, смирив свою гордость, она довольствовалась тем положением, которое он отвел для нее. Он нуждался в ее содействии, симпатии, интеллектуальной поддержке. Ему был нужен ее ум, но не ее душа, и те материальные выгоды, которые давало ей происхождение.

При этом она не позволяла себе выражать свою преданность, чтобы не поставить его в неловкое положение, зная, что он не может заплатить ей той же монетой.

И она искренне верила, что нравится ему и что он получает в ее обществе удовольствие. Она надеялась, что с годами, когда окрепнут их нежность и дружба, ее ноша значительно облегчится.

Как бы то ни было, думала она, он любит ее.

И вот появилась Розмари.

Временами, до боли закусывая губы, Сандра недоумевала, как может он воображать, будто она ничего не замечает. Она знала все с самой первой минуты — там, в Сан-Морице, — когда заметила взгляд, брошенный им на эту женщину.

Она точно знала, в какой день эта женщина сделалась его любовницей.

Она знала, какие духи эта тварь использует.

Умное лицо Стефана, его рассеянный взгляд ясно говорил ей все, о чем он вспоминает, о чем думает, — об этой женщине, у которой он только что был!

Сколько же надо иметь сил, думала она, чтобы хладнокровно измерять выпавшие на ее долю страдания? Лишь мужество и врожденная гордость помогали ей вынести эти бесконечные ежедневные мучения, на которые обрекла ее жизнь. Она не показывала, ни на секунду не показывала своих переживаний. Она худела, в лице не оставалось ни кровинки, она сделалась похожей на скелет, обтянутый кожей. Она заставляла себя есть, но не могла заставить себя спать. Долгими ночами лежала она, вглядываясь во тьму. Лекарства она ненавидела, принимать их считала признаком слабости. Собственные силы помогут ей вытерпеть. Жаловаться, умолять, настаивать — подобные вещи вызывали у нее отвращение.