Том I: Пропавшая рукопись - [264]

Теперь НАШИ приборы шлют нам изображения — и тоже с глубины, с отметки 1000 метров. Мы решили, что это, возможно, ошибка в показаниях приборов. Но… приборы ДЕЙСТВИТЕЛЬНО присылают нам изображения с этой глубины — слишком большой для людей-ныряльщиков. Мы обнаружили траншею на морском дне на мелководье, в 60 километрах к северо-западу от развалин старого Карфагена — чуть не написал — НАШЕГО Карфагена. Я молился об этом после получения ужасных отчетов с данными углеродного анализа.

На этой глубине мы обнаружили гавань с пятью мысами. Все это покрыто толстым слоем наносов, но контуры видны отчетливо. Я сам наблюдал за передачей увеличенных изображений в зеленом свете ночного видения.

Позже:

Анна, невероятное — случилось! Изабель потрясена. Да, мы нашли Карфаген. Я всегда знал, что мы можем найти мое «визиготское поселение» на этом берегу; и оно — именно такое, каким описано в рукописи «Фраксинус». О, Анна. Я его нашел. Я нашел НЕВОЗМОЖНОЕ.

Изабель поручила мне давать указания техникам, которые улравляют приборами. Я держал перед собой приблизительный карандашный набросок, сделанный мною на основании рукописи, — там изображено, какой ДОЛЖНА быть география Карфагена времен Аш. Когда наступает великий момент в жизни, ты почему-то всегда или промок под дождем, или взмок от жары, или тебя подташнивает; а иной раз вообще смотришь совсем в другую сторону, как и произошло с нами. Я старался рассмотреть внутреннюю стену, стену Цитадели, о которой говорится в рукописи.

Стену мы и обнаружили на одном из мысов. Это ИМЕННО готский Карфаген, прямо под волнами; это — ТО, что описано в рукописи. Я все время напоминаю себе об этом, потому что дальше случилось нечто почти нереальное, настолько потрясающее, что, чувствую, — опять мне не уснуть; отныне моя жизнь пойдет на закат, под уклон. Я — на вершине, в зените. СЕЙЧАС! Это — мое открытие, ЭТО — то, что впишет мое имя в учебники истории. Никогда не достигнуть мне снова такой вершины.

Я приказал опустить камеры на разрушенные стены. К нам поступали изображения покрытых наносами крыш и комнат — все в таком состоянии, какое бывает, когда застигнуто землетрясением. И я повернул камеру направо… А если бы я этого не сделал? Теперь с этими развалинами будут работать лет сорок. Это место имеет значение не меньшее, чем гробница Тутанхамона.

Итак, я повернул камеру направо, и она вошла в здание, где сохранились остатки крыши. Подобные ситуации ненавидят все техники; возникает очевидная опасность лишиться техники. Камера вплыла в здание, и мы увидели двор и разбитую стену; — развалины стены, а под ней — ТО, ЧТО ДОЛЖНО БЫЛО БЫТЬ ГАВАНЬЮ.

Тут даже Изабель согласилась, что лучше потерять прибор при попытке, чем не сделать ее вовсе. Я мысленно так все это себе и представлял — из рукописи «Фраксинус», и все так и оказалось. Стены комнаты, и ведущий вниз лестничный проем, и большие, покрытые резьбой каменные глыбы, которые, должно быть, отделяли одну комнату от другой.

У нас ушло шесть или восемь часов — не считал! — во всяком случае, работали две смены техников. Изабель все время была рядом. Я не заметил, чтобы она отдыхала или прерывала работу, чтобы поесть, я и сам не ел. Видите ли, я знал, где оно должно было быть. Нам понадобилось почти четыре часа, чтобы просто сориентироваться — среди скал, покрытых толстым споем наносов, в пространстве, похожем на ЧТО УГОДНО, только не на город, пытаясь распознать, где в этих освещенных электричеством глубинах он мог быть. Я имею в виду — дом Леофрика. То, что в рукописи названо домом Леофрика.

Нет, я не спятил. В данный момент я немного не в себе, но не спятил.

У нас два прибора, и одним я был готов пожертвовать. Техники всячески измывались над ним: и вниз опускали, и в здание, и под здание; все это время нам благоприятствовали течения и температурные условия. Сейчас я просто теряю дар речи, вспоминая их ловкость, а тогда я даже не замечал. На экранах по-прежнему вставали картины накренившихся ступенек лестничного проема. Мне кажется, Изабель заплакала в тот момент, когда каменные ступени закончились, а вместо них появилось изображение просто кирпичной трубы с гладкими стенами, уходящими отвесно вниз, во тьму, и нам удалось подробно рассмотреть одну стену. В ней было гнездо для вставления рамы под деревянные конструкции.

Все это время я не был уверен, какой этаж дома обследует прибор. Столько повреждений, что трудно что-либо сказать точно. Верхние этажи — это еще не дом! И прибор пошел медленно и осторожно, минуя комнату за комнатой — этажом выше, этажом ниже, через отверстие — ил покрывал кости, амфоры, монеты; древесные жучки съели всю мебель. Вниз, вниз, комната на комнате, и никак не узнать, где мы.

Он появился совсем неожиданно. Просто — еще одна разрушенная комната — и он. Изабель громко выругалась: она сразу по описанию опознала силуэт. А я только через минуту осознал, чем это должно быть. Техники не могли понять возбуждения Изабель, один из них сказал: «Ради Бога, мэм! Да просто какая-то хреновая статуя». И тут я увидел его в фокусе.

Загляните в перевод, Анна! Посмотрите, что говорится в тексте «Фраксинус». Каменный голем имеет «форму человека сверху до пояса, а ниже — ничего, только платформа, на которой можно играть в военные игры» — т. е. в шахматы.