Том 7. Конец века (1870-1900). Часть первая - [156]

Не входя в оценку результатов политики руссификации в целом и вопроса о том, законна она или нет, — во всяком случае нельзя сказать, чтобы идея объединения с русскими увлекла многих. На всех окраинах — от Финляндии до Кавказа, где армяне также служили объектом угнетения, руссификации создала или усилила неприязнь «инородцев», не увеличив при этом сколько-нибудь заметным образом ни материальной мощи русских, ни их нравственного авторитета. Оставалось лишь надеяться, что наступит день, когда правительство решительно повернет на другой путь и этим положит конец притеснениям, бесполезность которых в большинстве случаев стала очевидной[229].

Если существует в самом деле народ, не нуждающийся в искусственном покровительстве, то это русский народ. С 50 миллионов жителей около середины XIX столетия население империи возросло до 129 миллионов к концу XIX века (в 1896 году). Четыре пятых этого числа составляет господствующая народность — великороссы. По мере роста населения развивалась его экономическая деятельность. Сельскохозяйственная продукция удвоилась. Успехи текстильной и металлургической промышленности, стимулируемые системой почти запретительных пошлин и открытием богатых залежей железа и угля на юге, изумительны. Повсюду — правда, главным образом благодаря иностранным капиталам — были основаны заводы. Железнодорожная сеть, не достигавшая в 1866 году и 3000 верст, к концу XIX века имела протяжение около 40 000 верст. Была произведена конверсия долгов и введена золотая валюта. Это экономическое обновление, находившееся к концу XIX века еще в самом начале, лучше могло бы укрепить будущее русской национальности, чем политика руссификации, историю развития которой мы только что изложили[230].

ГЛАВА XII. ЕВРОПЕЙСКАЯ ПОЛИТИКА ДО БЕРЛИНСКОГО КОНГРЕССА 1871–1878

Европа в 1871 году. Война 1870 года к поражение Франции нарушили европейское равновесие. В центральной Европе завершилось объединение Германии под главенством Пруссии. Этим была создана военная держава, подобной которой Европа не знала со времен Наполеона I и императорской Франции. Ее могущество являлось непосредственной угрозой для Франции и Австрии. Косвенно им была затронута и Англия: если бы Турция оказалась в опасности, Англия уже не могла бы рассчитывать на содействие Франции, ослабленной и исключительно занятой залечиванием своих ран. В восточной Европе Россия, воспользовавшись благоприятной конъюнктурой, отказалась от соблюдения статей Парижского договора, которые воспрещали ей держать военный флот на Черном море, и вернула себе полную свободу действий.

Но объединение Германии было достигнуто насилием; оно явилось результатом двух войн, следствием поражения двух государств — Австрии и Франции. Победитель в 1866 и в 1870 годах, при заключении Пражского мира и при заключении мира во Франкфурте, вел себя совершенно по-разному. Униженной на полях битвы Франции Франкфуртский мир нанес глубокую, почти смертельную рану. Отняв у нее земли по Рейну и у Вогез, отодвинув границу за Мозель, к берегам Мааса, к самому входу в долину реки Сены, немцы лишили Францию лучшей ее защиты, подвергли ее столицу постоянной опасности. Отторгнув от нее часть ее сынов, отняв у нее против их воли, несмотря на их протесты, эльзасцев и лотарингцев, немцы нарушили священное, неотъемлемое право народов самим распоряжаться своей судьбой, располагать собой по собственному желанию. Права Франции были попраны, ее безопасность была нарушена, и Франция — даже если ей и удалось подавить стоны жестоко уязвленного самолюбия, примириться с поражением — не могла согласиться со всеми вытекавшими из этого мира последствиями. Во Франкфурте было подписано перемирие, а не мир. Бисмарк никогда иначе и не смотрел на дело.

Совсем не так действовал он в Праге. После Садовой король Вильгельм I хотел, кроме исключения Австрии из Германского союза, удержать за собой австрийскую Силезию и полосу чешской территории у границы; но его канцлер в это время был проникнут мыслью, что «политика повелевает не спрашивать себя после победы, что можно было бы отнять у противника, а стремиться единственно к тем результатам, которые необходимы по политическим соображениям». Он не хотел вызывать в побежденном «непримиримую ненависть или нанести ему и его самолюбию неизлечимые раны». Напротив, он хотел «обеспечить себе возможность примирения с врагом»; он настаивал на том, что следует «рассматривать возобновление добрых с ним отношений как событие, которое рано или поздно может наступить»[231]. Одержав верх над своим государем и его вожделениями, Бисмарк добился того, что у Австрии не было отнято ни одной пяди ее территории. Австрия не потеряла ничего существенного оттого, что перестала быть номинальной руководительницей Германского союза, и исключение из этого союза затрагивало лишь одного человека: самого государя. Самолюбие народа не было задето: народ этот в огромном своем большинстве даже и не состоял из немцев; ничто не угрожало ни его существованию, ни даже его интересам. Вот почему можно было надеяться, что в Праге в 1866 году подписан был настоящий мир. Австрийский канцлер Бейст, обращаясь в июле 1871 года к «делегациям» Австрии и Венгрии, мог сказать им следующее: «Новая Германская империя с доверием и уважением предложила нам свою дружбу, и мы без всяких затруднений приняли ее. Совершенно не желая возвращаться к прошлому с целью выразить бесплодные сожаления или предаться завистливой критике, мы, обращая взоры назад, в этом прошлом почерпаем надежду на счастливое и благотворное развитие сношений, вновь завязанных нами с Германской империей»