— Это можно.
Корреспондент ушел, погруженный в чувство живейшего восхищения.
* * *
— А вы, все-таки, спросите: не примет ли? Скажите — корреспондент пришел.
— Уж и не знаю, — можно ли. Боязно и помешать. Сидит человек — и думает; сидит и думает. Впрочем, узнаю…
— Пожалуйте.
— Чем изволите заниматься, господин главнокомандующий?
— А вот: сижу все и думаю, сижу и думаю. Военное дело, ведь, это не то, что: «Фрейлен Эльза, позвольте вас просить на вальс!»
— А я к вам опять с вопросцем. Скажите, генерал, ведь, если не ошибаюсь — русские взяли Львов?
— Печально было бы, если бы вы ошиблись, — снисходительно улыбнулся главнокомандующий. — Конечно, они взяли Львов.
Корреспондент свесил голову.
— Какой ужас! Какое национальное несчастье!..
— Для русских? — иронически усмехнулся генерал. — Да… русским теперь придется жутковато… Тонко вы это сказали: национальное несчастье…
— Ка-ак?!! Для них несчастье? Неслыханно! А я думал — для нас.
— Ну, если бы для нас, мы бы не отдали, будьте покойны.
— Чудеса! Зачем же вы отдали?
Генерал довольный, широко улыбнулся и выпрямил плечи:
— Стратегический расчет!
— И вы ловко его замаскировали, — с восхищением заметил корреспондент. — Подумайте: отдали русским несколько десятков тысяч пленных. Пойди-ка, догадайся, что это все — с целью.
— Браво, браво — зааплодировал генерал. — Я вижу, вы меня уже начали понимать, молодой человек. Ловкий ход, а?
— Замечательный ходец.
— Наполеоновский… Мне было, признаться, трудно… Все боялся, что русские вдруг возьмут, да и отступят. Нет, — пошли на удочку.
— Восхитительно! Я вижу, генерал, что вы распоряжаетесь ими, как водопад щепкой!
— Наука, батенька!
— Как девочка куклой!!
— На том стоим.
— Играете, как кошка мышью!
— А вы спросите — почему? Ночей не сплю, все придумываю — как лучше сделать. Сижу — и думаю; сижу и думаю.
— Поразительно, генерал. Нет, а самообладание какое: отдать из расчета добрую половину армии — и даже не поморщиться.
Генерал, довольный, смеялся будто его щекотали:
— А мне что морщиться?.. Пусть русские морщатся. Мы им, я думаю, и Пржемышль отдадим.
— Без боя?
— Зачем без боя. С боем. Стратегическое соображение. Без боя сдадим, — а они, гляди, и испугаются. Побегут назад.
— Талейран! Иезуиты! Хе-хе. Не хотел бы я теперь быть русским.
— Хорошего мало.
* * *
— Сидит и думает. Все вот этак сидит и думает. Пробормочет что-то, потрет лоб, втыкнет флаг и опять задумается.
— Мозги!
— Да уж голова настоящая. Дай Бог всякому. Веселый такой давеча ходил: ловко это я, говорит, русским Пржемышль и Краков сдал. И сами, говорит, не заметили. В бой полезли. Да если бы, говорит, ихний, говорит, командующий армией, пришел бы ко мне, да попросил бы, говорит, чтобы я ему, говорит, не только говорит, Краков, а и Будапешт отдал — пожалуйста! Хоть сейчас.
— Те-ек-с. План, значит?
— И не говорите. Одно слово, стратегия.
— Войска-то наши где нынче?
— А под Веной. В сорока верстах.
— Ловко механику подвели.
— Тонкая механика. А русские, ровно ребята малые за нашими бегут. Никакой солидности.
— Наш-то не такой. Орел. Сидит все и думает. «Я говорит, могу русской армией, как кошка мышкой вертеть. Куда, говорит, хочу — туда они и бросятся. Я, говорит, этому делу во сколько лет учился. Не даром же, говорит, папенькой с маменькой деньги на меня трачены».
— Это что ж такое за человек!
— Ястреб форменный!
— А сердце львиное…
— А в душе христианин, — все отдает неприятелю. Последнюю рубашку готов отдать.
— Дурак ты, дурак! Нешто это он спроста делает?
— Стратегия?
— Не иначе. Он, гляди, им и Будапешт отдаст. Дьявольски тонок сей человек.
* * *
— Будапешт-то… слышали? Ау! Отдали.
— Эва! Хватился. Это когда было еще!.. Третьего дня!
А нынче уже новая новость.
— Ну?
— Вену сдаем.
— Да неужто?!.
— Вот тебе и неужто. Стратегия, брат, это не в дурачки играть.
— А как же Франц-Иосиф?
— Сдали его.
— Да как же это так?
— Значит, нужно так. Стратегия. Не даром же человек сидел и думал, сидел и думал…
— Этот удумает! А, скажите, пожалуйста, чего ж мы теперь защищать будем, если Вену сдали и Франц-Иосифа сдали?
— А ничего. Нечего теперь и защищать. Никаких хлопот.
— Значит, война кончилась?
— Нешто не видишь?
— Ловко! И до чего же человек этот, — наш-то, орел, — умственный! Вертел, вертел русскими, — глядь, и войну кончил.
— Да… Сидел человек и думал, сидел и думал.
— Мозги! А где же они теперь-то?
— А в Вятке.
— Эко куда забрался! Чего же он там делает?
— А по своему делу, знаете, работает: сидит и думает, сидит и думает: как это, дескать, оно ловко вышло!..
