Австрийцы умилялись:
— Наш-то, наш-то… А?
— Кто?
— Орел-то наш… Каково, а?
— Да кто?
— Сокол-то наш ясный… Главнокомандующий-то.
— Ну?
— Форменный орел.
— Почему?
— Вот глядите, что он с русскими сделает…
— А что?
— Да уж… будьте покойны. Тигр прямо. Пантера. Львиное сердце.
— Львиное, говорите?
— Не иначе. Орлиный полет и ничего больше.
— Действительно. Кому от Бога талан.
— И верно. Послал Господь. Тебе дураку, не пошлет.
— Скажете тоже такое. Слушать омерзительно.
— Ты на лоб-то его посмотри. Видал лоб?
— Лоб, действительно. Хороший лоб.
— Шкаф прямо, а не лоб. Таким лбом, черт его знает, чего удумать можно.
— Это уж как есть. Стену пробить этакой штукой можно.
— Ну, вот тут и говори с дураком. Не об этом я тебе говорю, а, вообще, как говорится — ума палата.
— Гляди-ко, гляди… Сидит за столом — и думает.
— Часто это он так?
— Все время. Сидит и думает; сидит и думает. Не поздоровится русским от этакого.
— Гляди, гляди: лоб-то ладошкой насколько усердно трет. Втыкнет в карту флажок и потрет лоб, втыкнет — и потрет.
— Действительно, лоб такое место, что трение любит. Это, брат, как колесо: не подмажешь — не поедешь.
— Страшно, брат, даже глядеть на него, ей-Богу!
— Нам-то что — он наш. А вот русский взглянет — прямо-таки в дрожь войдешь.
— Тут войдешь! Нетто не жутко: сидит человек и думает. И чего это он думает и зачем это он думает? — ничего такое неизвестно.
— Орлиная душа!
— Львиное сердце!
— Ястребиный взгляд!
— Пантера африканская и все тут.
— Сидит человек и думает; сидит — и думает.
— Задумаешься! Этакое дело на плечи взвалил!..
— Ну, и расчешет же он их.
— Русских-то? Да. Попомнят австрийскую прическу.
— Сидит человек и думает; сидит — и думает.
* * *
— Вам что нужно?
— Корреспондент я. В немецкие газеты пишу. Мне бы повидать главнокомандующего австрийской армией.
— Да уж не знаю — и можно ли. Сидит человек и думает; сидит — и думает. И когда он все, что нужно, удумает — того не могу сказать.
— Скажите — корреспондент немецких газет. Общественное мнение, сами понимаете. Единение с народом. Осветить нужно, сами понимаете.
— Мне что; я скажу……………………………..
— Ну, что?
— Просит. Очень, говорит, рад принять представителя могущественной прессы. Рад поделиться, чем возможно.
Когда корреспондент вошел в кабинет главнокомандующего австрийской армией — он застал его глубоко задумавшимся над большой, разостланной на столе картой.
Увидев корреспондента, генерал очнулся.
— А! Здравствуйте. Чем могу служить?
— Я хотел бы, генерал, выяснить несколько вопросов. Например: мы, граждане, до сих пор не можем примириться с тем, что русские взяли Галич.
Генерал хитро поглядел на корреспондента, откинулся на спинку стула и закатился довольным торжествующим смехом.
— А что? Ловко мы это сделали? Никому и невдомек!
— Что вы сделали?!
— А Галич сдали.
— Разве вы сами сдали? Русские его взяли.
— Да как же, «взяли»! Держите карман шире… Если бы мы не захотели его сдать — сам черт бы его у нас не выцарапал…
— Значит, вы нарочно сдали его?
Главнокомандующий подмигнул и затрясся от еле сдерживаемого смеха.
— Конечно же! Неужели никто не догадывается?
— Решительно никто, — удивился корреспондент. — Тонко вы, значит, это сделали.
— Да уж… Военная наука, это — не бирюльки, молодой человек.
— Зачем же вы отдали Галич, все-таки?
Главнокомандующий выпрямил спину и со снисходительной улыбкой поглядел на корреспондента.
— А вы не догадываетесь? Дитя!
Отчеканил, причем глаза его сверкнули грозным, зловещим огнем:
— Из стратегических соображений!!
— Вот оно что-о-о. То-то я смотрю, что, вообще, по штатскому, его бы, Галич этот, и не следовало отдавать… Генерал!
— Ну?
— Еще один вопросец: если из стратегических соображений отдали Галич, то почему под Галичем такой упорный бой был? Взяли бы вы и отступили бы просто без боя — нате, мол! Подавитесь!
— Оригинал вы, как я на вас посмотрю! Совсем ребенок. «Бой, бой!» Приняли мы бой из стратегических соображений.
— ??!!??
— Очень просто: если бы мы отступили без боя, отдавая русским Галич, здорово живешь, — они бы сразу догадались: «э, мол — тут австрийцы хитрят. Подозрительно это. Брать ли уж Галич? Не отступить ли?…» Этого мы очень боялись. Так что и пришлось замаскировать боем этот стратегический план…
— Хитро!
— А вы, как бы думали! Мало ли мы учимся, изучаем это дело. Военная наука — штука сложная. Вот, видите — сижу тут — и думаю: сижу — и думаю. Все время так.
— В таком случае… Примите чувства моего живейшего восхищения.
