Том 6. О маленьких-для больших - [117]

Покупатель бросает быстрый взгляд в близ висящее зеркало и, уверившись в своих себялюбивых предположениях, покупает дрянной реденький ковер, отплачивая тем самым продавцу за исключительно симпатичное отношение.

Если же вы зайдете в лавку к турку (сами зайдете — никто вас не потащит), турок медленно поднимется со своего места, молча выслушает вас и неторопливо развернет спрашиваемую вещь.

Стоит, ждет, равнодушно поглядывая в пыльное, тусклое окно.

— Сколько?

— 28.

— Ну, что вы! И двадцати будет предовольно.

— Нельзя. 28.

— Ну, хоть 23. Неужели, не можете уступить?!

Дремлющий взгляд, устремленный на одну из деревянных полок:

— Нельзя.

— Ну, тогда я уйду.

В обычной торговле есть такой психологический момент, когда покупатель, не согласившись с ценой продавца, делает вид, что уходит, а продавец делает вид, что отпускает покупателя, но оба из-под опущенных век зорко следят друг за другом — не поколеблется ли, не дрогнет ли та или другая сторона.

Покупатель, скажем, уже взялся за ручку выходной двери» а продавец делает вид, что прячет несходную по цене вещь. И вот, если покупатель скажет, будто бы уходя: «неужели не уступите? Ей-Богу, дорого» — значит, он уже сдается, уже слабеет и продавец тогда сразу забирает силу над ним.

Если же скажем продавец: «Взяли бы. Уверяю вас, нигде дешевле не найдете»… — значит, его дело проиграно; покупатель может брать его голыми руками.

С турком эта психологическая сцена никогда не удается.

— Не уступите? — угрожающе скажет покупатель. — Хорошо же! Тогда я ухожу.

Турок поглядит на чудака равнодушно, как на скамеечку для ног, и отойдет в свой угол.

Тщетно будет покупатель топтаться у дверей, будто нашаривая запропастившуюся куда-то дверную ручку, а втайне ожидая, не вернет ли его хозяин?

Нет. Не вернет.

И просидит так дремлющий спокойный турок до заката солнца, т. е. до того времени, когда нужно закрывать лавку.

Кстати, солнце играет в турецкой жизни огромную роль. По солнцу едят, молятся, распределяют все свои занятия, женятся и умирают.

Часов из металла нет; турецкие часы для всех одинаковы и находятся так высоко, что ни заложить, ни вытянуть их из кармана у ближнего — никак нельзя.

А если солнце (что чрезвычайно редко) заходит за тучку, то все часы, таким образом, разом останавливаются и никто, кроме Господа Бога, не может снова пустить их в ход.

В Турции до сих пор принято лунное летоисчисление. Год состоит из 12 оборотов луны, т. е. из 354 или 355 дней.

Куда турки девают каждый год 11 дней — неизвестно. Вероятно, ничего в эти дни не делают. Пересиживают их в кофейне. Но так как они и все остальные дни торчат в кофейне, то эта неразбериха должна тяжело отражаться на турецком самочувствии.

Для тех легкомысленных и суетных читателей настоящего исследования, — читателей, которые не прочь щегольнуть в малознакомом обществе знанием иностранных языков и обычаев, — сообщаем, что турецкие месяцы носят такие названия: Мухарем, Сафар, Робигуль-Овааль I, Робигуль-Овааль II, Джумада I, Джумада II, Роджаб, Шагбан, Рамазан, Шавваль, Зуль-кагде, Зюльхидже… Ф-фу!..

Навести разговор на этот сюжет нужно осторожно. Спросишь, например:

— Какой у нас теперь месяц?

— Январь.

— Как странно. А у турок совсем иначе называется…

— А как? — вежливо спросят окружающие.

— Ну, как же: Мухарем!

— Что вы говорите?!

— Уж будьте покойны. Потом есть Сафар, Джумада, Зюльхидже…

Будьте уверены, что, возвращаясь из гостей домой, матери будут говорить своим дочкам:

— Какой умный человек Сергей Сергеич — все месяцы по-турецки знает.

А дочка согласится:

— Да. В нем есть что-то экзотическое.

Так достигается успех в обществе.

Если уж я начал говорить о турецких странностях, то от месяцев можно перейти к фамилиям.

У турок фамилий не существует. Например, называют человека так: Магомет, ага Таифский, т. е. Магомет, землевладелец из Таифы (см. Голобородько).

От этого никому не легче.

У нас бы такая система создала тысячу затруднений.

Например: имеем мы столичного клубного арапа Ваничку Лапа-Чумацкого.

Так весь Петроград его и знает: «а! Ваничка Лапа-Чумацкий».

А попробуйте переделать его на турецкий лад:

— «Иван, арап из Петрограда».

Ни одна душа по этой кличке не разыщет его, чтобы пригласить на ужин или просто намять бока за нечистую игру и распущенную сплетню о вашей жене.

Да и у турок, я думаю, эта путаница в именах создает тысячу недоразумений.

Приходит турок в военное министерство повидать своего брата, служащего в министерстве канцелярским писцом. Обращается к швейцару:

— Скажи, где я могу найти Абдула?

— Какого Абдула?

— А брата моего.

— Мало ли у нас Абдулов. На нем не написано, что он твой брат.

— Да он тут служит, в этом же министерстве. Писцом.

— У нас четыреста писцов.

— Ну… он же… Абдул.

— Восемьдесят Абдулов у нас!

— Такой черненький, маленький.

— Двадцать три из них черненьких, маленьких.

— Одет в синюю куртку!!

— Четырнадцать человек одеты в синие куртки.

Больше у брата никаких отличительных признаков не находится.

Обессиленный брат дает швейцару бакшиш и просит вызвать всех четырнадцать человек — для выбора.

От этого в делах происходит задержка, а у автора является мысль: не потому ли Турция так отстала от семьи других народов?