Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка личности и творчества - [20]

Надежда и зиме красу весны дает!

О! жизнь моя верна, и цель моя прекрасна,

И неизвестность мне нимало не ужасна,

Когда все милое со мной!..

Но вот и утро встало!

О радость! на земле из снега одеяло!

Друзья, домой!

9

Послание к А. А. Воейковой

Сашка, Сашка!

Вот тебе бумажка,

Сегодня шестое ноября,

И я, тебя бумажкою даря,

Говорю тебе: здравствуй,

А ты скажи мне: благодарствуй.

И желаю тебе всякого благополучия,

Как в губернии маркиза Паулучия[67],

Так и во всякой другой губернии и уезде,

Как по приезде, так и по отъезде,

Избави тебя Бог от Грибовского,

А люби и почитай господина Жуковского.

10

К князю П. А. Вяземскому

Ответ на его послание к друзьям

Ты, Вяземский, хитрец, хотя ты и поэт!

Проблему, что в тебе ни крошки дара нет,

Ты вздумал доказать посланьем,

В котором на беду стих каждый заклеймен

Высоким дарованьем.

Притворство в сторону! знай, друг, что осужден

Ты своенравными богами

На свете жить и умереть с стихами,

Так точно, как орел над тучами летать,

Как благородный конь кипеть пред знаменами,

Как роза на лугу весной благоухать.

Сноси ж без ропота богов определенье,

Не мысли почитать успех за обольщенье

И содрогаться от похвал.

Хвала друзей — поэту вдохновенье,

Хвала невежд — бряцающий кимвал.

Страшися, мой певец, не смелости, но лени.

Под маской робости не скроешь ты свой дар,

И тлеющий в твоей груди священный жар

Сильнее, чем друзей и похвалы и пени.

Пиши, когда писать внушает Аполлон;

К святилищу, где скрыт его незримый трон,

Известно нам, ведут бесчисленны дороги,

Прямая же одна;

И только тех очам она, мой друг, видна,

Которых колыбель парнасским лавром боги

Благоволили в час рожденья осенить.

На славном сем пути певца встречает гений,

И, весел посреди божественных явлений,

Он с беззаботностью младенческой идет,

Куда рукой неодолимой.

Невидимый толпе, его лишь сердцу зримый

Крылатый проводник влечет.

Блажен, когда, ступив на путь, он за собою

Покинул гордости угрюмой суеты

И славолюбия убийственны мечты.

Тогда с свободною и ясною душою

Наследие свое, великолепный свет,

Он быстро на крылах могучих облетает

И, вдохновенный, восклицает,

Повсюду зря красу и благо: «Я поэт!»

Но горе, горе тем, на коих эвмениды,

За преступленья их отцов,

Наслали Фурию стихов;

Для них страшилища и Феб, и аониды,

И визг карающих свистков

Во сне и наяву их робкий слух терзает,

Их жребий — петь назло суровых к ним судей:

Чем громозвучней смех, тем струны их звучней,

И лира наконец к перстам их прирастает,

До Леты гонит их свирепый Аполлон,

Но и забвения река их не спасает,

И на брегу ее сквозь тяжкий смерти сон

Их тени борются с бесплотными свистками.

Но, друг, не для тебя сей бедственный удел,

Природой научен, ты верный путь обрел.

Летай неробкими перстами

По очарованным струнам

И музы не страшись! В нерукотворный храм

Стезей цветущею, но скрытою от света

Она ведет поэта.

Лишь бы любовью красоты

И славой чистою душа в нас пламенела,

Лишь бы, минутное отринув, в высоты

Она к бессмертному летела —

И муза счастия богиней будет нам.

Пускай слепцы ползут по праху к похвалам,

Венцов презренных ищут в прахе

И, славу позабыв, бледнеют в низком страхе,

Чтобы прелестница-хвала,

Как облако, из их объятий не ушла.

Им вечно не узнать тех чистых наслаждений,

Которые дает нам бескорыстный гений,

Природы властелин,

Парящий посреди безбрежного пучин,

Красы верховной созерцатель

И в чудном мире сем чудесного создатель.

Мой друг, святых добра законов толкователь,

Поэт на свете сем — всех добрых семьянин

И сладкою мечтой потомства оживленной…

О, нет! потомство не мечта!

Не мни, чтоб для меня в дали его священной

Одних лишь почестей блистала суета,

Пускай правдивый суд потомством раздается —

Ему внимать наш прах во гробе не проснется,

И не достигнет он к бесчувственным костям.

Потомство говорит, мой друг, одним гробам;

Хвалы ж его в гробах почиющим невнятны,

Но в жизни мысль об нем нам спутник благодатный,

Надежда сердцем жить в веках,

Надежда сладкая она, не заблужденье,

Пускай покроет лиру прах —

В сем прахе не умолкнет пенье

Душой бессмертной полных струн.

Наш гений будет, вечно юн,

Неутомимыми крылами

Парить над дряхлыми племен и царств гробами;

И будет пламень, в нас горевший, согревать

Жар славы, благости и смелых помышлений

В сердцах грядущих поколений;

Сих уз ни Крон, ни смерть не властны разорвать:

Пускай, пускай придет пустынный ветр свистать

Над нашею с землей сравнявшейся могилой —

Что счастием для нас в минутной жизни было,

То будет счастием для близких нам сердец.

И долго после нас грядущих лет певец

От лиры воспылает нашей,

Внимая умиленно ей,

Страдалец подойдет смелей

К своей ужасной, горькой чаше

И волю Промысла, смирясь, благословит;

Сын славы закипит,

Ее послышав, бранью

И праздный меч сожмет нетерпеливой дланью.

Давно в развалинах Сабинский уголок,

И веки уж над ним толпою пролетели,

Но струны Флакковы еще не онемели;

И, мнится, не забыл их звука тот поток

С одушевленными струями,

Еще шумящий там, где дружными ветвями

В кудрявые венцы сплелися древеса.

Там под вечер, когда невидимо роса

С роскошной свежестью на землю упадает

И мирты спящие Селена осребряет,

Дриад стыдливых хоровод

Кружится по цветам, и тень их пролетает

По зыбкому зерцалу вод;

Нередко в тихий час, как солнце на закате