Том 4. Драматические поэмы. Драмы. Сцены - [9]

Ветер.

А без проказ совсем уснул,

И злые шалости – моя свобода.

Старик.

Как черный ветер колыхается,

Из красных углей ожерелье.

Она поет и усмехается,

Костер ночной – ее веселье.

Она поет, идет и грезит,

Стан мошек волосом разит.

Как луч по хвойным веткам лезет

И тихо к месяцу скользит.

То в сумраке себя ночном купает,

То в облаке ночном исчезла,

То молчаливо выступает

В дыму малинового жезла.

Она то молнией нагой

Блеснет одна в дуброве черной,

То белодымною ногой

Творит обряд упорный.

Русалка.

Всюду тени те,

Меня тянете!

Только помните –

Здесь пути не те,

Здесь потонете!

Жмурился вечер,

Жмуря большие глаза,

Спрячась в озерах во сне голубых.

Тогда я держала в руках голубей,

Сидя на ветке шершавой и старой,

И опрокинутой глыбой

Косы веселий Висели.

В осине осенней

То было.

<Лешак.>

Час досады, час досуга,

Час видений и ведуний,

Час пустыни, час пестуний,

Чтоб пышней, длинней и далее

Золотые косы дали ей.

Виноваты вы не в этом,

Вы греховны тем, что нынче

Обещались птицы звонче.

Полотенцем моей грезы

Ветру вытру его слезы.

Ветер – ветреный изменник,

Не венок ему, а веник.

Вы помните, страстничал вечер

Громадами томных

Расширенных глаз над озером.

Ветер.

Там не та темнота.

Вы ломите мошек стада,

Вы ива своего стыда,

Где мошек толкутся стада.

Теперь, выходя из воды,

Вы ива из золота,

Вы золота ива.

Чаруетесь теми,

Они сосне

Восклицали: сосни!

Чураетесь теми,

Она во сне

Заклинала весну.

Явен овен темноты.

Я виновен, да, но ты?

Вы ива у озера,

Чьи листья из золота.

Русалка.

Лени друг и враг труда,

Ты поклялся, верю чуду,

Что умчимся в никогда

И за бедами забуду,

Что изменчив, как вода.

Рыбак.

Вышел к сетям – мать владычица!

Что-то в сетях тупо тычется.

Изловили ли сома,

Да таких здесь не видать!

Или спятил я с ума!

А глаза уж смотрят слабо.

Вышел парень:

«Водяная бьется баба!»

И сюда со мной бегом,

Развязаться бы с грехом.

Ветер.

Чары белые лелею,

Опрокинутые ивами.

Одоленом одолею

Непокорство шаловливое.

Голубой волны жилицы,

Купайтесь по ночам.

Кудри сонные струятся

Крученым панычом.

Озаренные сияньем,

Блещут белым одеяньем

По реке холодной беженки,

На воде холодной неженки.

Я веселый, я за вами,

Чтоб столкнуть вас головами.

Русалка.

Слышишь, ветер, слышишь ужас?

Ветра басня стала делом.

В диких сетях обнаружась,

Бьется Вила нежным телом.

Режут листья, как мечи,

Кожу неги и услад,

Водяной бугай, мычи,

Жабы, вам забить в набат!

Пышных кос ее струя,

По хребту бежит змея.

И натянутые клетки,

Точно тени зимней ветки,

Сот тугой и длинной сетки –

Режут до крови рубцы.

И на теле покрасневшем

Отпечатана до мяса

Сеть вторая – на руках,

Точно тени на снегу

Наклоненных низко веток.

И, запутанная в соты,

Дичь прекрасная охоты

Уж в неволе больше часа,

Раскраснелась и в слезах,

Слезы блещут на глазах.

Дрожат невода концы.

Холить брось свои усы,

Злой мальчишка и пророк,

Это злой игре урок.

Вила лесным одуванчиком

Спускалась ночью с сосны,

Басне поверив обманщика,

Пленница сеток, не зная вины.

Ну, берись скорей за помощь,

Шевелись, речной камыш!

Ветер.

Цапля с рыбою в зобу

Полетела за плотину.

Вила милая, забудь

Легкой козни паутину.

Я в раскаянья позднем

Говорю «прощайте» козням.

Вила.

Малого рыболова

Плеском влаги испугаю.

Чу, опять пронесся снова

Водяного рев бугая.

Сестры, подруги,

Зубом мышиным

Рвите тенета.

Ветер, маши нам.

После поймете!

Девы.

Ля! Ля! Ля!

Девушки, ля!

Рвет невода

Белая жинка.

Всюду заминка,

Льется вода.

Спят тополя.

Синяя доля

Ранней зари.

Сказку глаголя,

Шли рыбари.

В руках уда,

Идут сюда.

Утро.

Поспешите, пастушата!

Ни видений, ни ведуний,

Черный дым встает на хате,

Всё спокойно и молчит.

На селе, в далекой клуне

Цеп молотит и стучит.

Скот мычит, пастух играет,

Солнце красное встает.

И, как жар, заря играет,

Вам свирели подает.

1919, 1921

Взлом вселенной >*

Чудесавль

I

Ученик(захлопывая книгу и закрывая глаза).

Я вижу странный сон.

Девушка несет на ладони мой народ

И бросает его в пропасть.

Он походит на красного жучка

С слабыми рябыми крыльями.

Он мал и ничтожен и близок к смерти.

Мать приказала из окна

Вымыть руки и бросить на землю.

Дочь отвечает: «Я сделаю это, о мать!..

Он упал в воду около окна».

Она села у окна и плетет косу.

И пьет квас.

Близко паденье моего народа!

Тяжелый сон, учитель!

Старший.

Всё волны. Мы не на гребне,

А в упадке.

Когда пространство Лобачевского

Сверкнуло на знамени,

Когда стали видеть

В живом лице

Прозрачные многоугольники,

А песни распались, как трупное мясо,

На простейшие частицы,

И на черепе песни выступила

Смерть вещего слова,

Лишь череп умного слова,

Вещи приблизились к краю.

А самые чуткие

Горят предвидением.

Утром многие голоса поют на крышах.

Вот оно восходит,

Солнце падения моего народа!

И темными лучами

Первыми озарило

Горы и меня.

Горы и мы

Светимся зеркалом

Великого солнца смерти.

А спящие долины

Еще собирают колосья.

Сын.

Слушай! Когда многие умерли

В глубине большой воды,

И родине ржаных полей

Некому было писать писем,

Я дал обещание,

Я нацарапал на синей коре

Болотной березы

Взятые из летописи

Имена судов,

На голубоватой коре

Начертил тела и трубы, волны, –

Кудесник, я хитр, –

И ввел в бой далекое море

И родную березу и болотце.

Что сильнее, простодушная береза

Или ярость железного моря, кипящего от ядер?

Я дал обещание всё понять,

Чтоб простить всем и всё,

И научить их этому.

Я собрал старые книги,