Том 4. Драматические поэмы. Драмы. Сцены - [11]

Что барышня грезит.

Голос:

«Мама, а мама!»

– Мать, а мать!

Держи ответ.

Белой сволочи нет?

«Завтра – соберется совет.

А я стара, гость!

Алое, белое,

Белая кость.

Где тут понять?

И белые волосы уже у меня.

Я – мать».

  Птах! Птах!

Выстрел, дым, огонь!

– Куда, пострел?

Постой! оружье, руки вверх!

– В расход его, братва!

– Стань, юноша, у стенки.

Вот так! Вот так!

Волосики русики,

Золотые усики.

– У печки стой, белокурый,

Скидай с себя людские шкуры!

«Гость моря, виноват

За промах:

Рука дрожала.

Шалунья пуля.»

– Смеется, дерзость или наглость?

Внести в расход?

«Даешь в лоб, что ли,

Товарищи братва,

Морские гости?

О вас молва: вы – великодушны».

– Можно!

Вполне свободно

Эту милость может

Море оказать!

Старуха, повернись назад.

– Даем в лоб, что ли,

Белому господину?

«Моему сыну?»

– Рубаху снимай, она другому пригодится,

В могилу можно голяком.

И барышень в могиле – нет.

Штаны долой

И поворачивайся.

И всё долой! Не спи –

Заснуть успеешь, – сейчас заснешь, не просыпаясь

«Прощай, мама,

Потуши свечу у меня на столе».

– Годок, унеси барахло. Готовься! Раз! Два!

«Прощай, дурак! Спасибо за твой выстрел».

– А так!.. За народное благо.

Трах-тах-тах!

    Трах!

– Спасибо, а какое:

С голубиное яйцо

    Или воробьиное?

Вот тебе и загадка!

Готов голубчик,

Ноги вытянул.

А субчик был хорош,

И маска хороша.

Еще два выстрела:

Вот этот в пол,

А этот в Бога!

Вот так! Сюда!

Пошлем его к чертям собачьим.

Мы, с летучим морем

За веселыми плечами

Над рубахой белой,

Над рубахой синей,

Увидим – бабахнем!

Штаны у меня широки,

В руке торчит железо,

И не седой бобер,

А море синее

Тугую шею окружило

И белую рубашку.

  Богу мать!

– Браток, что его, поднимать?

Нести?

Оставить – некрасиво.

– Плевать! Нам что!

  «Мама!»

– А это что за диво?

И будто семнадцати лет,

А волосы – снег!

И черные глаза

Живые!

«Море приносит с собою снег.

Я в четверть часа поседела.

Если не нравится смотреть на старуху,

Не смотрите, отвернитесь!

Владимир! Володя! Владимир!

Мама! он голый!»

– Барышня!

Трупы холода не знают!

И мертвые сраму не имут.

  Дела! Дела! Вольно!

– Подлец! Смеется после смерти!

А рубашек таких

Я не нашивал – хороша!

И пятен крови нет.

Полотно добротное.

Вошел и руку на плечо.

– Годок! я гада зарубил!

Лежит на чердаке.

У пулемета.

– Эге-ге!

– Где мать?

– Очень белая барышня,

Так вы побелели

Еще до нашего прихода?

Морского ветра еще и не дуло,

Морем и ветром еще и не пахло,

А здесь уже выпал снег

На чердак и на головы.

Торчало пулеметов дуло

Из-под перины?

Ничего, ничего.

Это ранней весной

Вишневый цвет

Упал вам на голову снегом.

Встряхнитесь, осыпятся листья,

Милая барышня.

Покрывало для гроба

Из цветов хорошее.

– Это и только!

– Браток!

Что ты ее мучаешь?

– А ну-ка,

Милая барышня в белом,

К стенке!

«Этой? Той?

Какой?

Я – готова!»

– А ну, к чертям ее!

– Стой!

Довольно крови!

Поворачивайся, кукла!

– Крови? Сегодня крови нет!

Есть жижа, жижа и жижа

От скотного двора людей.

Видишь, темнеет лужа?

Это ейного брата

Или мужа.

«Владимир!

Мама!»

– Ты бы сказала «папа»,

Это было бы веселее!

Где он, в бегах?

В орловских рысаках?

Дал рыси и прибавил ходу?

А может, скаковой любимец?

И обгоняет в скачках?

Ну, кукла, уходи,

Пошла к себе!

Глаз не мозоль!

Здесь будет попойка.

– Не плачь, сестрица,

Здесь не место вольным.

У нас есть тоже сестры

В деревнях и лесах,

А не в столицах.

Иди себе спокойно, человек,

Своей дорогой.

– Раз зеркало, я буду бриться!

И время есть.

Криво стекло,

Косая рожа.

Друзья, в окно

Всё это барахло –

Ему здесь быть негоже.

И сделаем здесь море,

Чтоб волны на просторе.

Да только чайки нет.

А зеркало, его долой,

Бах кулаком!

– Себя окровянил.

Склянка красных чернил это зеркало.

– Вояка с зеркала куском!

– Порой жестоки зеркала. Они

Упорно смотрят,

И судей здесь не надо –

Поболее потемок!

    Годок!

Дай носовой платок!

«Владимир!

Володя!»

– Он вымер! Он вымер

Сегодня!

Вымер и вымер!

Тебя не услышит!

Согнутый на полу

Владеет миром.

И не дышит.

– А это что? Господская игра,

Для белой барышни потеха?

Сидит по вечерам

И думает о муже.

Брянчит рукою тихо.

И черная дощечка

За белою звучит

И следует, как ночь

За днем упорно.

Кто играет из братвы?

– А это можем…

Как бахнем ложем…

Аль прикладом…

Глянь, братва,

Топай сюда,

И рокот будет, и гром, и пение…

И жалоба,

Как будто тихо

Скулит под забором щенок.

Щенок, забытый всеми.

И пушек грохот грозный вдруг подымается,

И чей-то хохот, чей-то смех подводный и русалочий.

Столпились. Струнный говор,

Струнный хохот, тихий смех.

– Прикладом бах!

Бах прикладом! Смейся, море!

Море, смейся! Большой кулак бури.

Сегодня ходи по ладам…

В окопы неприятеля снарядом… раз!

В землянках светлый Богоматери праздник,

Где земляки проводят тихо.

Нужду сначала кормят

Белым телом,

А потом червей.

Две смены, две рубашки,

Одна другой тесней.

Одно и то же кушанье двум едокам.

Ишь, зазвенели струны!

Умирать полетели.

Долго будет звенеть

Струнная медь.

– Вдарь еще разок,

Годок!

Гудит как пчелы,

Когда пчеляк отымет мед.

    Бах! Бах!

Ловко, моряки.

Наше дело морское:

Бей и руши!

Бей и круши!

Ломите, ломайте,

Гр<о>бьте и грабьте,

Морские лапти!

Смелей! Не робь!

Не даром пухли.

Чинить найдутся,

А эту рухлядь,

Этот ящик, где воет цуцик,

На мостовую

За окно!

Пугать соседок

Эдак!

Это дело подходящее.

Море, бурное оно.

Это по-нашенски,

А не по-нищенски.

Вдребезги,

Ббаам-паах!

Нынче море разгулялось,

Море расходилось,