Том 4. Драматические поэмы. Драмы. Сцены - [13]

Из красного угла. Оттуда бы темнело дуло.

Чтобы сказать ему «дурак!»

Перед лицом конца.

Как этот мальчик крикнул мне,

Смеясь беспечно

В упор обойме смерти.

Я в жизнь его ворвался и убил,

Как темное ночное божество.

Но побежден его был звонким смехом,

Где стекла юности звенели.

Теперь я Бога победить хочу

Веселым смехом той же силы,

Хоть мрачно мне сейчас

И тяжко. И трудно мне.

Бог! я пьян…

– Назюзился… наш дядя…

А время на судно идти. – Идем!

– Я пьян, но слушай…

Дай закурим!

И поговорим с тобою по душам.

Много ты сделал чудес,

Только лишь не был отцом.

Что там! Я знаю!

Ты девушка, но с бородой.

Ты ходишь в ниве и рвешь цветы,

Плетешь венки

И в воды после смотришься.

Ты синеглазка деревень,

Полей и сел

С кудрявою бородкой,

Вот ты кто.

Девица! Хочешь,

Подарю духи?

А ты назначишь

День свиданья,

И я приду с цветами,

Утонченный и бритый,

Томный.

Потом по набережной,

По взморью мы пройдемся.

Под руку,

Как надо!

Давай поцелуемся.

Обнимемся и выпьем на «ты».

Иже еси на небеси.

Братва, погоди,

Не уходи, не бесись!

Русалка

С туманными могучими глазами,

Пей горькую!

Так.

Братва!

Мы где увидимся?

В могиле братской?

Я самогона притащу,

Аракой бога угощу

И созовем туда марух.

На том свете

Я принимаю от трех до шести.

Иди смелее:

Боятся дети,

А мы уж юности – прости.

Потом святого вдрызг напоим,

«Одесса-мама» запоем.

О боги, боги, дайте закурить!

О чем же дальше говорить…

Пей, дядько, там в углу!

Ай!

Он шевелит устами

И слово произнес… из рыбьей речи.

Он вымолвил слово, страшное слово,

И это слово, о, братья, –

«Пожар!»

– Ты пьян! Нет, пьяны мы.

– До свидания на том свете.

Даешь в лоб, что ли?

– Старуха! ведьма хитрая!

Ты подожгла?

Горим! Спасите! Дым!

– А я доволен и спокоен.

Стою, кручу усы, и всё как надо.

Спаситель! Ты дурак.

– Дает! Старшой дает!

В приклады!

Дверь железная!

Стреляться?

Задыхаться?

Старуха(показываясь).

Как хотите!

7 ноября 1921

Настоящее >*

I

Над белым сумраком Невы,

У подоконника окна,

Стоял, облокотясь,

Великий князь.

«Мне мил был

Сумрак сельской хаты

И белая светелка,

Соломенная челка

Соломы черной и гнилой,

Ее соломенный хохол

И на завалинке хохол.

И все же клич „царей долой!“

Палит и жжет мне совесть.

Лучи моего духа

Селу убогому светили,

Но неприязненно и сухо

Их отрицали и не любили.

„Он захотел капусты кислой“,

Решил народный суд.

А я ведро на коромысле

Пою, их <вечером> несут.

Суровою волею голи

Глаголы висят на глаголе.

Я, самый верхний лист

На дереве царей,

Подземные удары

Слышу, глухой подземный гул.

Нас кто-то рубит,

Дрожат листы,

И вороны летят далече.

Чу! Чую, завтра иль сегодня

Все дерево на землю упадет.

Железа острие нас рубит,

И дерево дрожит предсмертной дрожью».

Нежнее снежной паутины

И снежных бабочек полна,

Над черной бездною ночей

Летела занавесь окна.

И снежный камень ограничил,

Белее чести Богоматери,

Его высокий полусвод.

«Народ нас создал, возвеличил.

Что ж, приходи казнить, народ!

Какой холодный подоконник!

И смотрят звезды – вещий сонник!

Да, настежь ко всему людей пророческие очи!

Придет ли смерть, загадочная сводня,

И лезвием по горлу защекочет,

Я всё приму сегодня,

Чего смерть ни захочет.

Но сердце темное пророчит.

Что ждет меня – какая чаша?

Ее к устам моим несу!

Глухой острог, затерянный в лесу,

Среди сугробов рудники

И ты, печальная параша,

Жестоких дней приятельница,

Там полетят в меня плевки,

Я буду для детей плевательница?

Как грустен этот мир!

Время бежит, перо писарей

Торопится,

Царей

Зовет охолопиться…

И буду я висеть на виде;

А может, позже

Меня удавят те же вожжи,

Какими их давили.

Смерть! Я – белая странница!

Чего ты хочешь – напиши!

Какое нынче вдохновение ее прихода современнее?

Ранней весной, не осенью,

Наше сено царей будет скошено.

Разлукой с небом навсегда,

Так наземь катится звезда

Обетом гибели труда.

Ах, если б снять с небесной полки

Созвездий книгу,

Где всё уж сочтено,

Где жизни нить, и плахи нить, и смеха нить

В едином шелке

Ткало веретено,

Покорно роковому игу,

Для блеска звездных игол.

И показать людей очей корыту

Ее задумчиво-открытую…

Мне станет легче извинить

И палача и плаху,

И даже лесть кровавому галаху.

Часов времен прибою внемля,

Подкошенный подсолнух, я

Сегодня падаю на землю.

И вот я смерти кмотр.

Душа моя готовится на смотр

Отдать отчет в своих делах.

Что ждет меня?

Глухой темничный замок,

Ужимки за решеткой самок,

Толпа безумных дураков

И звон задумчивых оков?

И я с окованной рукой,

Нарушив прадедов покой,

Сойду туда?»

II

1

Голоса и песни улицы

Цари, цари дрожали,

Цари, цари дрожат!

На о,

На обух

Господ,

На о,

На обух

Господ,

На о,

На обух

Царей,

Царя,

Царя,

Народ,

Наро,

Народ,

Кузнец,

Моло,

Молотобоец.

Наро,

Народ,

Берёт,

Берё

Берет

Господ,

На о, на о царей

Берет,

Кладёт

Народ,

Моло,

Молотобоец

Царе

Царей

На обух,

Пусть ус

Спокоятся

В Сибй,

В сибирских су,

Сугро,

Сугробах белых.

Господ, господ кладет,

Кладет, кладет

Народ,

Кладет,

Кладет

Народ,

Кладет белого царя,

Кладет белого царя! Белого царя!

Белого царя!

– Царя!

А мы! – А мы глядим, а мы, а мы глядим!

Цари, цари дрожат!

Они, они дрожат!

Великий князь

Что? Уже начинается?

(Смотрит на часы).

Да, уже пора!

2

Голоса с улицы

Мы писатели ножом!

Тай-тай, тарарай,

Тай-тай, тарарай!

Священники хохота,

Трай-тай, тарарай.

Священники выстрелов.

Запевалы смерти,

Трай-тай, тарарай.

Запевалы смерти,

Отцы смерти,

Трай-тай, тарарай.

Отцы смерти.

Трай-тай, тарарай.