Том 4. Драматические поэмы. Драмы. Сцены - [7]

И красавцу Святославу

Дам и Нарву, и Полтаву!

Я же, выявив отвагу,

У Варшавы возьму Прагу!

Ныне я и ты, мы воины,

Перестанем, успокоены.

Нет, цветущие сады

Старой тайны разум выжег.

В небесах уже следы

От подошвы глупых книжек.

VI

Второй голос.

Кто сетку из чисел

Набросил на мир,

Разве он ум наш возвысил?

Нет, стал наш ум еще более сир!

Останься, странник. Посох брось!

Земного шара хочет ось,

Чтоб роковому слову «смерть»

Игрушкою была в час полночи твердь.

Там сумрак, тень, утес и зной,

Кусты, трава, приюты гаду.

И тополь тонкий и сквозной

Струит вечернюю прохладу.

Стоит священный знойный день,

Журчит ручья руки кистень.

Через каменный дневник,

Одеваем в тени тучею,

В кружев снежный воротник

Ты струей бежал гремучею.

Ты, как тополь стеклянный,

Упав с высоты,

О, ручей, за поляной

Вод качая листы.

Здесь пахнут травы-медоносы

И дальни черные утесы,

И рядом старый сон громад,

Насупив темное чело.

Числа твоих брызг, водопад,

Само божество не сочло!

И синий дрозд

Бежал у камений,

И влажный грозд

Висит меж растений.

Казалось мне, что словом разностопным

Ручей пел славу допотопным

Спутникам прошлых миров,

Жизнь их, веселие, ужасы, гибели,

Те<м>, что от пиршеств столов

В дебри могильные скопами выбыли.

Ах, диким конем в полуденный час

Катился ручей, в ущелии мчась!

Вы, жители нашей звезды,

Что пламень лишь в время ночей.

Конем без узды

Катился ручей.

Вся книга каменного дна

Глазам понятна и видна.

Вверху прозрачная уха

Из туч, созвездий и светил,

Внизу столетий потроха,

По ним валы ручей катил.

Деревьев черные ножи

На страже двух пустынь межи.

Ладьи времен звук слышен гребли,

И бьет зеленые млат стебли.

Под стеклянной плащаницей

Древних мощей вереница.

На этом кладбище валов,

Ручья свобод на ложе каменном,

Носился ящер-рыболов

С зрачком удава желтым пламенным.

И несся рык,

Блестели пасти.

Морских владык

Боролись страсти

За право воздуха глотка,

За право поцелуя.

Теперь лежат меж плитняка,

Живою плотию пустуя.

Сих мертвых тел пронзая стаю,

Я предостережение читаю

Вам, царствам и державам,

Коварствам, почестям и славам.

Теперь же всё кругом пустынно,

Вверху, внизу утесов тына,

Под стеклянным плащом

Меж дубровы с плющом.

Из звезд морских, костей и ниток,

И ракообразных, и улиток,

Многосаженных ужей,

Подводных раков и ежей

Могильным сводом дикий мост

Здесь выгнула земля,

Огнув кольцом высокий рост

Утесов стройного кремля.

Давно умершее жилище,

Красноречивое кладбище,

Где высок утесов храм

Старой крепостью лучам.

Неутомимая работница,

Гробов задумчивая плотница,

То тихий отдых, то недуг,

Своим внимательная взором,

По этим пажитям усталым

Свой провед<у> усталый плуг,

Давно обманут кубком малым,

Давно разбит<ый> в бурях спором,

Давно храню отчаянья звук!

Приход твой славит, кто устал,

Кто прахом был и прахом стал!

VII

Первый голос.

Слушай: отчаялось самое море

Донести до чертогов волну

И умчалося в пропасти, вторя

В вольном беге коню-скакуну.

Оно вспомнит и расскажет

Громовым своим раскатом,

Что чертог был пляской нажит

Дщерью в рубище лохматом.

Вдруг вспорхнула и согнулась,

И, коснувшись рукою о руку,

Точно жрец, на других оглянулась,

Гусель гулких покорная звуку.

Не больше бел зимы снежок,

Когда, на пальцах ног держась,

Спрямит с землею сапожок,

Весенней бабочкой кружась.

Она легка; шаги легки.

Она и светоч и заря.

Кругом ночные мотыльки,

В ее сиянии горя.

Море вспомнит и расскажет

Грозовым своим глаголом,

Что чертог был пляской нажит,

Пляской в капище веселом.

Синеет река,

От нас далека.

В дымке вечерней

Воздух снует.

Голос дочерний

Земля подает.

Зеленых сосен

Трепет слышен.

И дышит осень.

Ум возвышен.

Рот рассказов,

Взор утех.

В битве азов

Властен грех.

Я еще не знаю, кто вы,

Вы с загадочным дерзанием,

Но потоки тьмы готовы

Встретить вас за всё лобзанием.

Но краса таит расплату

За свободу от цепей.

В час, когда взойду я к кату,

Друг свободы, пой и пей!

Вспомни, вспомни,

Как погиб!

Нет укромней

Стройных лип.

Там за этой темной кущей

Вспомни синий тот ручей,

Он, цветуще-бегущий,

Из ресниц бежит лучей.

Две богини нами правят!

Два чела прически давят!

Два престола песни славят!

Хватая бабра за усы

В стране пустынь златой красы,

На севере соседим

С белым медведем.

VIII

<Воин песни.>

Как чей-то меч железным звуком,

Недавно здесь ударил долг.

И, осужденный к долгим мукам,

Я головой упал, умолк.

На берега отчизны милой

Бросал я пену и буруны.

Теперь поник главою хилой,

Тростник главою желтострунный.

Храбрее, юноши! Недаром

Наш меч. Рассудком сумрак освещай

И в битвах пламенным ударом

Свой путь от терний очищай.

Я видел широкого буйвола рог

И умирающий глаз носорога.

А поодаль стоял весь в прекрасном пророк

И твердил: «В небесах наступает тревога!»

Он твердил: «Тот напиток уж выпит,

Что рука наливала судьбы,

И пророчества те, что начертит Египет,

Для всеобщего мира грубы».

Он мне поведал: «Забудутся игры,

Презрение ляжет на кротость овцы,

В душах возникнут суровые тигры,

Презреньем одеты свободой вдовцы».

Я видел – бабр сидел у рощи

И с улыбкой дышал в ствол свирели.

Ходили, как волны, звериные мощи,

И надсмешкою брови горели.

И с наклоном изящным главы

Ему говорила прекрасная дева,

Она говорила: «Любимцы травы!

Вам не хватает искусства напева!»

Ужель не верх земных достоинств

Быть единицей светлых воинств?

Вас, презираемых мечом,

Всех, не окровавленных войной,