Может быть, со временем Лев и проникся бы верой, которой жил Никита Петрович, верой во что-то неопределенное, светлое и большое. Но трагедия Льва состояла в том, что отец, начав учить сына, не доучил его; оплевав все идеалы и опустошив душу мальчика, не наполнил ее новыми идеалами; обнажая грязь и мерзость, накопленные человечеством за много веков, не знал сам и не мог научить Льва, как очистить от них мир. В припадке откровенности Никита Петрович не раз говорил сыну:
— Мир устроен так: либо ты растопчешь других, либо растопчут тебя.
Из этих слов отца Лев понял, что он сам — центр своей жизни, и высшее благо в ней — то, что он существует и может властвовать над слабыми.
Надо указать еще на одно обстоятельство: уже к десяти годам в характере Льва начали проступать некоторые черты бабушки его, Катерины Павловны. Он не терпел, когда Игнашка, сын школьного сторожа, возражал ему. Лев командовал и распоряжался им, а иногда и бил непокорного мальчишку.
Он стал до необычайности жестоким с теми, кто задевал или обижал его, и злобно мстительным. Сверстники боялись бешеных вспышек его гнева; они беспрекословно подчинялись ему, зная, что Лев не забывает обид и мстит жестоко. Однажды Лев забрался в сад к полуслепой старухе Дарье и попался. Старуха пожаловалась Никите Петровичу. Лев хотя и не был наказан отцом за воровство, все же решил Дарье отомстить.
В ее огороде росли огромные тыквы. Они уже пожелтели, листья на стеблях завяли, и Дарья несколько раз на дню приходила полюбоваться ими: зимой она кормилась картошкой и тыквенной кашей.
Спустя несколько дней после неудачного набега на сад Лев и его друзья, которых он держал в строжайшем повиновении, забрались вечером в огород старухи и изрубили тыквы на мелкие кусочки. На другой день рано утром Лев видел, как Дарья пошла в огород, опустилась на землю и тихонько заскулила.
— Ага, — шепнул удовлетворенный Лев, — так тебе и надо. Не жалуйся!
Никита Петрович, вероятно, не замечал странностей в характере Льва, его жестокости к людям и животным, его уменья высмеять все и вся, бурных переходов от веселья к гневу, от упрямства к раскаянию.
Надо думать, что, если бы Никита Петрович и знал обо всем этом, он не стал бы исправлять сына. Поставив себе задачу сделать из него необыкновенного человека, он видел во всех его проделках задатки сильной воли и больших страстей. Втайне он даже гордился бесчинствами Льва.
Крестьяне ненавидели Льва за его разбойные выходки, за его надменную речь и циничные насмешки над ними; Лев ведь часто слышал от отца, что «мужик — это навоз истории».
5
В самый разгар войны умерла сестра Льва. Следом за дочерью ушла в могилу и жена Никиты Петровича.
Никита Петрович чуть не помешался от горя. Он ходил на могилы, подолгу лежал на них и плакал. Плакал он и дома, тихонько от Льва, забившись в сарай или бродя по полям. Он перестал следить за собой, ел с отвращением, страшно похудел, согнулся…
Лев до боли жалел отца. Однако чувство неловкости удерживало Льва от того, чтобы попытаться утешить его, обнять, приласкать, а Никита Петрович, быть может, страстно этого хотел.
Лев стал еще неприятнее в отношениях с окружающими, еще холоднее при расправах с врагами. Он словно мстил за отца.
К этому времени относится случай с поповичем Сенькой, который был вожаком половины сельских ребят. Лев стремился к полной власти, но силой с Сенькой ничего нельзя было сделать. Вдруг Лев объявил ему мир, и потасовки между двумя армиями прекратились.
Лев подружился с Сенькой, проводил с ним целые дни, читал ему Майна Рида, показывал похабные картинки, которые разыскал в письменном столе отца, вместе с ним лазил в чужие сады, — словом, всячески угождал краснорожему и неуклюжему поповичу.
Сенька, покоренный вниманием Льва, разоткровенничался и однажды рассказал приятелю о том, как бы он хотел полежать с псаломщиковой нянькой Настей.
Настя была вдовая тридцатилетняя женщина, ласковая и добрая. Частенько видели ее либо с псаломщиком, либо с попом или с хромым фельдшером где-нибудь на задах, в ометах. Сенька рассказал Льву, что он подсмотрел; как его батька и Настя барахтались в соломе, и захотел сам испробовать все эти штуки.
— Дурак! Ничего не стоит! Угости ее конфетами, и вся недолга, — посоветовал Лев.
— А где конфет взять? — пробасил попович.
— Укради у матери!
— А вдруг поймает?
Лев научил Сеньку, как надо воровать и не попадаться, раздразнил его рассказами о Насте, и попович решил завтра же пойти к ней. В тот же день вечером Лев увидел Настю. Надо сказать, что она нравилась и ему. Он никогда над ней не издевался и однажды даже избил двух мальчишек, которые дразнили веселую вдовушку. Нянька не раз намекала Льву, что она не прочь отблагодарить его, но Лев отказывался. Теперь он увел Настю в огород, и там, у плетня, они о чем-то долго говорили. На прощанье нянька обняла Льва и блудливо шепнула:
— А что же ты-то меня боишься, миленок?
Лев мгновенно вспотел, вырвался из объятий няньки и убежал, а та долго смеялась ему вслед.
Утром с полсотни ребят, созванные Львом, увидели, как попович пробрался к омету за ригой псаломщика. Спустя полчаса туда же прошла Настя. Через несколько минут ребята услышали в омете шум и крики. Потом наверху появилась Настя.
