Том 3. Военные походы запорожцев, 1686–1734 - [176]

Независимо от этого кошевой Малашевич испытывал и другие затруднения вследствие своего двусмысленного положения. Так, к нему обращался очаковский паша Гамет с запросом, верна ли та весть, которая донеслась до него с московской стороны, а именно весть о том, будто русский фельдмаршал Шереметев, стянув свои войска из Польши, имеет намерение идти под город Азов. Паша просил кошевого, если он знает об этом что-нибудь верное, сообщить ему подлинные вести, и он, похваляя приятельство его, объявит о том великому везирю и своему «царю»[854].

Но взоры кошевого по-прежнему обращены были не к турецкому, а к русскому царю. Кошевой все еще не терял надежды получить ответ от русского государя на свои слезные послания; тем более что между запорожцами в то время «пронеслось эхо» о том, будто бы для них заготовлена царская грамота, находящаяся пока у губернатора князя Димитрия Михайловича Голицына в городе Киеве.

Слух этот, однако, не оправдался. В начале августа месяца к кошевому Малашевичу прибыл с словесным ответом на его лист казак Миргородского полка Семен Сиса. Каков был тот ответ – неизвестно. Но во всяком случае, кошевой Малашевич был сильно опечален тем, что не получил на свои листы письменного от полковника Апостола ответа и выговаривал Сисе за то, что он сколько раз уже приезжал к запорожцам, а на письме никакого ответа не привозил и только одними словами их утешал. «А если бы милостивая его царского пресветлого величества таковая к нам была прислана грамота, которою бы мы могли надеючися певне милости монаршей сердца свои увесилити, же будет, колвек хотя колко лет изождавши, под державу его жь царского величества приняты и по-прежнему при содержании давных прав войсковых с Кошем у Днепра найдоватися, то я бы и иншее товариство, между яким хочай уже некоторые и суть со мною единого совету, оную для уверения вычитуючи пред ними до единомыслного наклонял согласия, а легкомысленников от злости, якую они обыкли выполняти, повстягал, аже бы всему товариству снявшися с Коша, пойти на Украину для мешканья, то трудно мне то учинити, чего и нашему товариству, же бы то не пронеслося, и объявити опасно»[855].

Напрасны были все старания кошевого: царь Петр Алексеевич по-прежнему далек был от того, чтобы переменить в отношении запорожцев свой гнев на милость. Еще в самом начале июля месяца канцлер граф Гавриил Иванович Головкин, находившийся в то время в голландском городе Амстердаме, на доношение гетмана Ивана Скоропадского о просьбе запорожцев принять их в подданство российского монарха отвечал ему так: «Что принадлежит о запорожцах, которые паки к вашей вельможности и к господину полковнику миргородскому отзываются, прося, дабы им позволено было жить при Днепре, то на сие ныне времени не имеем к вашей вельможности ответствовать, понеже надеемся в скорых числах возвратиться в Санкт-Петербург, откуды о том надлежащее определена прислано к вам об них будет; а между тем теперь ссылаюсь о том на прежние его величества именные указы, к вашей вельможности об них прежде сего отправленные»[856].

Но и из Петербурга на просьбу кошевого Малашевича никакого ответа не последовало. Только из Москвы тот же граф Головкин сделал гетману Скоропадскому запрос о запорожце Федоре Леонтьеве, приезжавшем ко двору государя во время Мазепиной измены от имени запорожских казаков с обещанием быть в верности царскому величеству, но задержанном в Москве: «И я вашей велможности предлагаю, ежели он подлинно такой человек и в явной измене не был, отпустить его из Москвы на Украину»[857].

Отказы кошевому атаману со стороны царя по-прежнему нисколько не мешали сношениям запорожцев с малороссиянами, главным образом по торговым и промышленным делам. Запорожские купцы по-прежнему проникали из Сечи в Малороссию и из Малороссии пробирались даже в Москву, везде находя себе приют и тайное сочувствие со стороны разных лиц. Так, в 1718 году некто Токарь, запорожский торговый человек, немалое время проживал на подворье спасского попа Святайла ради своих промыслов. Его пребывание у Святайла открыто было только тогда, когда он выехал из Святайлова хутора Коломацкого в Запорожскую Сечь и на него напал полевой сторож «давний злодиюка», Коляда, забрав все его добро – воз, коней и стоивший 89 талеров товар. Другой запорожский купец по фамилии Горб, торговавший всегда в Сечи «на коморе», переехал из Запорожья в Полтаву и из Полтавы пробрался в Москву, где получил для купеческих промыслов от бывшего там обозного Полтавского полка Нащинского 1000 талеров, на которые накупил себе товару и с тем товаром вернулся в Полтаву на артиллерийских полтавских конях. Так об этом доносил в Полтаву князю Бабичеву капитан Горохов: «Для того и существует жестокий царского величества указ, чтобы никто из верноподданных монарших не сносился с запорожниками, ни с каким в запорожскую Сечу товаром не ездил и никаких туда гандливов не делал… от чего теперь и моровая язва усилилась, как не от того воровства. Когда возьмут к розыску названных выше Коляду, Горба и хлопца Токаревого (то есть хлопца, бывшего с запорожцем Токарем), тогда много чего о ворах могут отыскать»