Том 3 - [8]

Почтальон ее принесет.

Поведи помутившимся взглядом,

Может быть, я за дверью стою

И живу где-то в городе, рядом,

А не там, у земли на краю.

Позабудь про слова Галилея,

От безумной надежды сгори

И, таежного снега белее,

Зазвеневшую дверь отвори.

* * *

Синей дали, милой дали

Отступает полукруг,

Где бы счастье ни поймали —

Вырывается из рук.

И звенящие вокзалы,

И глухой аэродром —

Все равно в них толку мало,

Если счастье бросит дом.

Мы за этим счастьем беглым

Пробираемся тайком,

Не верхом, не на телегах.

По-старинному — пешком.

И на лицах пешеходов

Пузырится злой загар,

Их весенняя погода

Обжигает, как пурга.

* * *

Я жаловался дереву,

Бревенчатой стене,

И дерева доверие

Знакомо было мне.

С ним вместе много плакано,

Переговорено,

Нам объясняться знаками

И взглядами дано.

В дому кирпичном, каменном

Я б слова не сказал,

Годами бы, веками бы

Терпел бы и молчал.

Август [10]

Вечер. Яблоки литые

Освещают черный сад,

Точно серьги золотые,

На ветвях они висят.

Час стремительного танца

Листьев в вихрях ветровых,

Золоченого багрянца

Неба, озера, травы.

И чертят тревожно птицы

Над гнездом за кругом круг,

То ли в дом им возвратиться,

То ли тронуться на юг.

Медленно темнеют ночи,

Еще полные тепла.

Лето больше ждать не хочет,

Но и осень не пришла.

* * *

Есть состоянье истощенья,

Где незаметен переход

От неподвижности к движенью

И — что странней — наоборот.

Все дело здесь такого рода,

Как вы легко понять могли:

Дождем крапленная колода

Ва-банк играющей земли.

Где грош и то поставлен на кон,

Ведь вся земная красота

Не признает бумажных знаков

И кровь меняет на металл.

Свой рубль, волшебный, неразменный,

Я бросил в эту же игру,

Чтоб заползти вполне нетленным

В любую снежную нору.

* * *

Старинной каменной скульптурой

Лес окружен со всех сторон.

В деревьев голых арматуру

Прольется воздух как бетон.

За тучу, прямо в поднебесье,

Зацепит месяца багор,

И все застынет в дикой смеси

Земли и неба, туч и гор.

И мы глядим на ту картину,

Пока глаза не заболят.

Она нам кажется рутиной,

Рутиной сказок и баллад.

* * *

Все так. Но не об этом речь,

Что больно навзничь в камни лечь.

Ведь успокоится любой

Сближеньем с далью голубой.

Но, прячась за моей спиной,

Лежит и дышит шар земной,

Наивно веря целый день

В мою спасительную тень.

Как будто все его грехи

Я мог бы выплакать в стихи

И исповедался бы сам

Самолюбивым небесам.

Он знает хорошо, что я —

Не только искренность моя.

Слова чужие, как свои,

Я повторяю в забытьи.

Он знает, что не так, как с ним, —

Мы проще с небом говорим…

СУМКА ПОЧТАЛЬОНА

* * *

В часы ночные, ледяные,

Осатанев от маеты,

Я брошу в небо позывные

Семидесятой широты.

Пускай геолог бородатый,

Оттаяв циркуль на костре,

Скрестит мои координаты

На заколдованной горе,

Где, как Тангейзер у Венеры,

Плененный снежной наготой,

Я двадцать лет живу в пещере,

Горя единственной мечтой,

Что, вырываясь на свободу

И сдвинув плечи, как Самсон,

Обрушу каменные своды

На многолетний этот сон.

* * *

Я коснулся сказки

Сказка умерла,

Ей людская ласка

Гибелью была.

Мотыльком в метели

Пряталась она,

На свету летела

Около окна.

Хлопья снега были

Вроде мотыльков,

Пущенных на крыльях

С низких облаков.

Выйду в дали снежные,

Слезы по лицу.

Сдую с пальцев нежную

Белую пыльцу.

* * *

Память скрыла столько зла

Без числа и меры.

Всю-то жизнь лгала, лгала.

Нет ей больше веры.

Может, нет ни городов,

Ни садов зеленых,

И жива лишь сила льдов

И морей соленых.

Может, мир — одни снега,

Звездная дорога.

Может, мир — одна тайга

В пониманье Бога.

* * *

Как Архимед, ловящий на песке

Стремительную тень воображенья,

На смятом, на изорванном листке,

Последнее черчу стихотворенье.

Я знаю сам, что это не игра,

Что это смерть… Но я и жизни ради,

Как Архимед, не выроню пера,

Не скомкаю развернутой тетради.

Атомная поэма [11]

Вступление

Хрустели кости у кустов,

И пепел листьев и цветов

Посеребрил округу.

А то, что не пошло на слом,

Толкало ветром и огнем

В объятия друг другу.

Мне даже в детстве было жаль

Лесную выжженную даль,

И черный след пожара

Всегда тревожит сердце мне.

Причиной может быть вполне

Сердечного удара.

Когда деревья-мертвецы

Переплетались, как борцы

На цирковой арене,

Под черным шелковым трико

Их мышцы вздыбились клубком,

Застыв в оцепененье.

А вечер был недалеко,

Сливал парное молоко,

Лечил бальзамом раны.

И слой за слоем марлю клал

И вместо белых одеял

Закутывал туманом.

Мне все казалось, что они

Еще вернутся в наши дни

Со всей зеленой силой.

Что это только миг, момент,

Они стоят, как монумент,

На собственной могиле,

Что глубоко в земле, в корнях

Живет мечта о новых днях,

Густеют жизни соки.

И вновь в лесу, что был сожжен,

Сомкнутся изумруды крон,

Поднявшихся высоко.

I

Ведь взрослому еще слышней

Шуршанье уходящих дней —

Листочков календарных,

Все ярче боль его замет,

Все безотвязней полубред

Его ночей угарных.

А боль? Что делать нынче с ней?

Обличье мира все грозней.

Научные разгадки

Одну лишь смерть земле несут,

Как будто близок Страшный Суд

И надо бросить прятки.

И от ковчеговых кают

Ракеты мало отстают

В своем стремленье к звездам.

И каждый отыскать бы рад

На Бетельгейзе Арарат,

Пока еще не поздно.

Он там причалит на ночлег

Свой обтекаемый ковчег,

И, слезы вытирая,

Там перед новою луной

Протянет руки новый Ной,

Избавленный от рая,

И дунет в чуткую зурну,

И дернет тонкую струну,

Дрожащую в миноре,