Том 3 - [37]

* * *

Приводит нынешнее лето

Послушать пенье в темный лес,

И вместо древнего дуэта —

Дуэта моря и небес —

Вся чаща тысячами звуков

Тревожит нынче сердце мне,

Чтобы и я постиг науку

Сопротивленья тишине.

* * *

Незащищенность бытия,

Где горя слишком много,

И кажется душа твоя

Поверхностью ожога,

Не только грубостью обид,

Жестокостью суждений,

Тебя дыханье оскорбит,

Неловкий взгляд заденет.

И, очевидно, оттого

Совсем не в нашей воле

Касаться сердца твоего,

Не причиняя боли.

И тяжело мне даже стих

Бросать, почти не целясь,

В тех детских хитростей твоих

Доверчивую прелесть.

* * *

Мечта не остается дома,

Не лезет в страхе под кровать,

Когда горит в степи солома,

Она с пожарами знакома,

Ее огнем не испугать.

Мечта окапывает поле,

Оберегая отчий дом,

И кто сказал, что поневоле

Она беснуется от боли,

Когда сражается с огнем.

Ручей, кипящий по соседству,

Ее от смерти не спасет.

Она другое знает средство,

Что ей досталось по наследству

И с детства взято на учет.

Она не бросится к заречной

Недостижимой стороне,

А хладнокровно и беспечно

Она огонь запалит встречный

Поближе к огненной волне.

И ярко вспыхивают травы,

И обожженная земля

В дыму, в угаре, в черной славе

На жизнь свое отыщет право

И защитит свои поля.

* * *

Гроза как сварка кислородная,

И ей немало нынче дела,

Чтобы сухая и бесплодная

Земля опять зазеленела.

Земля и небо вместе связаны,

Как будто мира половинки

Скрепили этой сваркой газовой —

Небесной техники новинкой.

Земля хватает с неба лишнего

Во время гроз, во время бури

И средь заоблачного, вышнего,

Средь замутившейся лазури.

Она привыкла бредить ливнями

И откровеньем Иоанна,

Нравоучениями дивными,

Разоблачением обмана.

Но все ж не знаменьем магическим —

Франклиновым бумажным змеем

Мы ловим высверк электрический

И обуздать грозу посмеем.

Все приготовлено для этого:

И листьев бурное кипенье,

И занавесок фиолетовых

В окне мгновенное явленье.

* * *

Всю ночь он трудится упорно

И на бумажные листки

Как бы провеивает зерна

Доспевшей, вызревшей тоски.

Сор легкомысленного слова,

Клочки житейской шелухи

Взлетают кверху, как полова,

Когда слагаются стихи.

Его посев подобен жатве.

Он, собирая, отдает

Признанья, жалобы и клятвы

И неизбежно слезы льет.

Тем больше слез, тем больше плача,

Глухих рыданий невзначай,

Чем тяжелее и богаче

Его посев и урожай.

Водопад

В свету зажженных лунной ночью

Хрустальных ледяных лампад

Бурлит, бросает пены клочья

И скалит зубы водопад.

И замороженная пена

Выносится на валуны,

В объятья ледяного плена

На гребне стынущей волны.

Вся наша жизнь — ему потеха.

Моленья наши и тоска

Ему лишь поводом для смеха

Бывали целые века.

Черная бабочка [58]

В чернила бабочка упала —

Воздушный, светлый жданный гость —

И цветом черного металла

Она пропитана насквозь.

Я привязал ее за нитку,

И целый вечер со стола

Она трещала, как зенитка,

Остановиться не могла.

И столько было черной злости

В ее шумливой стрекотне,

Как будто ей сломали кости

У той чернильницы на дне.

И мне казалось: непременно

Она сердиться так должна

Не потому, что стала пленной,

Что крепко вымокла она,

А потому, что, черным цветом

Свое окрасив существо,

Она не смеет рваться к свету

И с ним доказывать родство.

Дождь

Уж на сухой блестящей крыше

Следа, пожалуй, не найдешь.

Он, может быть, поднялся выше

Глубоко в небо, этот дождь.

Нет, он качается на астрах,

В руках травинок на весу,

Томится он у темных застрех,

Дымится, как туман в лесу.

Его физические свойства

Неуловимы в этот миг,

И им свершенное геройство

Мы отрицаем напрямик.

И даже мать-земля сырая,

И даже неба синева

Нам вторят, вовсе забывая

Дождя случайные слова.

Обогатительная фабрика [59]

Мы вмешиваем быт в стихи,

И оттого, наверно,

В стихах так много чепухи,

Житейской всякой скверны.

Но нам простятся все грехи,

Когда поймем искусство

В наш быт примешивать стихи,

Обогащая чувство.

* * *

Деревья скроются из глаз,

Суют под ноги сучья,

Хотят с дороги сбросить нас

Таинственные крючья.

Мы — меньше всех, мы — мельче всех,

Мы — просто пешеходы.

И на пути не счесть помех,

Поставленных природой, —

Оврагов, рек, ущелий, ям,

Куда упасть недолго,

Как ты бы ни был бодр и прям

И преисполнен долга.

На нас с разбега небосвод

Из-за угла наткнется

И нас на клочья разнесет,

Столкнет на дно колодца.

И только встречная луна,

Светящая как фара,

Нарочно небом зажжена

В предчувствии удара.

Третья парка

Три пряхи жизнь мою прядут,

Чтобы скорей вплеталась

В живую жизнь любых причуд,

В любую небывалость.

Зачем же ты явилась здесь,

Надев одежду пряхи,

Как ты могла на небо влезть,

Презрев людские страхи?

Но ты — не та, что сучит нить

Волокна звездной пряжи,

Что рада счастье сохранить,

Судьбу спасти от кражи.

И ты — не та, что вьет клубок,

Запутывая нити

Моих извилистых дорог

Среди мирских событий.

Ты — та, что жизнь остановить

Всегда имеет право,

Что может перерезать нить

Моей судьбы и славы.

Затем и ножницы даны

В девические руки,

Чтобы казнила без вины,

А просто так — от скуки…

Гнездо [60]

Гнездо твое не свито

И не утеплено

И веточками быта

Не переплетено.

Твои хоромы тесны,

Холодны и жестки

В вершинах скал отвесных

У берега реки.

Средь каменных расселин,

Обвитых лентой льда,

Куда не может зелень

Взобраться никогда.

Твое гнездо, квартира,

Откуда видишь ты

Не меньше чем полмира

С надменной высоты.

Ты греешь камень мертвый

Своим живым теплом,