Том 2. Стихи. Переводы. Переписка - [21]

Шрифт
Интервал

сидит и вяжет у окна
иль чтицею – газету точит
печать же русская полна
рассказами о папе римском
о Льве тринадцатом – почил
и вдруг ей дурно – низко низко
склоняется – летят ключи
старуха с хладною заботой
виски ей хладным камнем трет
и сыну пишет: Ада ждет
лампадка тлится у киота
часов старинных отражон
стеною стук – на них с косою
фигуркой бронзовой косою
Сатурн как смерть изображон
как тишина зловеща эта!
в ней жизнь готовится для света
а свет каков он свет а мир
все тщетно в нем – крушится прахом
и призван он – совидец страхов
уж к небожителям на пир 

Глава вторая

в передвечерний час когда
уже склонялись в ноч светила
а в Водолее восходила
Сатурна грозная звезда
да незаметно стал в зените
жизнь разоряющий Уран –
хотите ль вы иль не хотите
рожденные под ним – из стран
кидающий из жизней в жизни
лишающий друзей – отчизны
взлетающий перстом меча
от постоянства отуча –
в час тот с совидцами такими
пришол на землю человек
в морщинках с баками густыми
со сросшеюся пленкой век
мать на подушках приподнялась
взглянуть на сына в первый раз
и приглядевшись испугалась:
слепой – совсем не видно глаз
тут доктор ножницы кривые
с комода помрачнев берет
и делая шаги большие
к младенцу сгорбившись идет
мать вскрикнула а он смеется
и ножниц ужас отложив
на веки пальцы наложив
их раскрывает – не придется
прорезывать дитяти глаз
подайте грудь ему сейчас –
решает мать – забота снова
как научить сосать такова
но ткнувшись и поймав сосок
сын присосался и без спроса
грудь ручкой давит – наконец
краснеет пуговочка носа
отпал насыщенный –
                                     отец
меж тем под дверью отирает
глаза счастливые платком
и курит в форточку потом
на небо серое взирает:
ноч петербургская бела
под фонарем стоит прохожий
бредет другой из-за угла
на привидение похожий
переведен в столицу в полк
обзаведясь своей квартирой
он понял в жизни легкой толк
столичново пустово мира
толк в кутежах гонящих сон
в приемах шумных но отныне
в сем вихре будет помнить он
о кротко спящем в детской сыне:
в предутренний вернувшись дом
походкой непослушно тяжкой
взглянуть придет он перед сном
как дышет спинка под рубашкой
рукой неметкой крест чертить
и николаевской бородкой
поцеловав ощекотить
затылка вздрогнувшево щотку
а жизнь свой движет круг и вот –
в столице смутно муж на службе
в кастрюльке геркулес растет
спиртовки огонечек в луже
молочной – пляшет голубой
сын рад ему вдруг грохот вой
под окнами копыта крики
погаснул свет – наперевес
опущены мелькнули пики –
и опрокинут геркулес
рукой хладеющей неловкой:
с ребенком в кухню и на двор
в швейцарскую а от спиртовки
огнь ящерицей на ковер –
слетел двоится разбегаясь
предупреждением дымок
провеял – спешно возвращаясь
звонит отец и на порог
едва ступив – тут стало глуше
откуда гарь – поняв все вмиг
он николаевкою тушит
огонь и ищет где же Мик –
где сын где мать и вот с кухаркой
вниз чорной лестницей бежит –
в коморке дворничихи жарко
на блюдечке свеча дрожит
в чаду завернут в плед поспешный
ребенок в жениных руках
их вид в трагическом потешный
в нем смехом заглушает страх
заботливо полунахмурясь
он с ношей спящею домой
идет с испуганной женой
так первая промчалась буря
и дальше чертит жизни круг
как в осемнадцатом писали –
коловращается: из рук
отцовских на небесной дали
меж дачных голубых осин
кометы косу видит сын
и бабушка в суровой муке
к ним приезжает умирать
благословляя молча внука
ещо умеет крест послать
с высокой точно стол постели
ее костлявая рука
(как ногти страшно посинели
и вена вздулась как река)
в квартире жутко и просторно
звонки и шопот а потом
ево в карете валкой чорной
отвозят в хладный страшный дом
где примут бабушки кузины
старухи строго: их пасьянс
стол мраморный с ногою львиной
запретный лед – паркетный глянц
лоб запрокинуть – над пуками
люстр бронзовых круги картин
ему готовят балдахин
постель холодную как камень
и он не дышит и не спит:
гуляет ветер пол скрипит –
с какою быстротою к маме
он бросится когда она
за ним приедет – за ушами
потрогает тиха бледна
нет дома бабушки и ново
пуст незапретен кабинет
где бабушка жила – в столовой
в часах старинных жизни нет
(потом узнает он: в час смерти
остановилися часы)
спокойно все но холод чертит
круг тайны взмахами косы
и чуя этот холод в паре
с тревогой безотчотной в сон
зловещий первый погружон
он видит бабушку в кошмаре:
клубок от кресла откатясь
чернеет – бабушка на кресле
все ближе неживей чудесней
вдруг ставши вдвое – раздвоясь
уж с двух сторон теснит – пылают
глаза – круглятся и растут –
проснувшись с криком подымает
он дом – родители бегут
лоб щупают – на свет спросонок
кривясь в себя приходит он
но свет погас и – тот же сон
так фантастический ребенок
растет – он вечно одинок
(у матери все на примете:
чтобы болезнь или порок
не занесли другие дети)
она товарищей ему
игр хочет заменить собою
следит что детскому уму
занятно – вот в ночи луною
ребенка поразился глаз
она спешит уже тотчас
к нему на помощь и рисует
на стенах лунные моря
небес таинственные земли
вот к клавишам подсел даря
импровизацией и внемля
ему уж приучает мать
слух детский к времени и звуку
вот научился он читать
и мать ему готовит муку:
в ядь жизни подсыпает яд –
отравленные им глядят
со стороны на все явленья
все приучась переживать
– всеотвержения печать! –

Еще от автора Лев Николаевич Гомолицкий
Том 3. Проза. Литературная критика

Межвоенный период творчества Льва Гомолицкого (1903–1988), в последние десятилетия жизни приобретшего известность в качестве польского писателя и литературоведа-русиста, оставался практически неизвестным. Данное издание, опирающееся на архивные материалы, обнаруженные в Польше, Чехии, России, США и Израиле, раскрывает прежде остававшуюся в тени грань облика писателя – большой свод его сочинений, созданных в 1920–30-е годы на Волыни и в Варшаве, когда он был русским поэтом и становился центральной фигурой эмигрантской литературной жизни.


Том 1. Стихотворения и поэмы

Межвоенный период творчества Льва Гомолицкого (1903–1988), в последние десятилетия жизни приобретшего известность в качестве польского писателя и литературоведа-русиста, оставался практически неизвестным. Данное издание, опирающееся на архивные материалы, обнаруженные в Польше, Чехии, России, США и Израиле, раскрывает прежде остававшуюся в тени грань облика писателя – большой свод его сочинений, созданных в 1920–30-е годы на Волыни и в Варшаве, когда он был русским поэтом и становился центральной фигурой эмигрантской литературной жизни.


Рекомендуем почитать
Дай оглянуться… Письма 1908 — 1930

Эпистолярное наследие Ильи Эренбурга издается впервые и включает как письма, разбросанные по труднодоступной периодике, так и публикуемые здесь в первый раз. Судьба писателя сложилась так, что он оказывался в эпицентре самых значимых событий своего времени, поэтому письма, расположенные по хронологии, дают впечатляющую панораму войн и революций, расцвета искусства мирового авангарда. В то же время они содержат уникальный материал по истории литературы, охватывая различные политические эпохи. Первый том включает 600 писем 1908–1930 гг., когда писатель большей частью жил за границей (в Париже, в Берлине, снова в Париже); это практически полный свод выявленных ныне писем Эренбурга тех лет.


Письма к императору Александру III, 1881–1894

Внук Н. М. Карамзина, видный журналист и политический деятель князь В. П. Мещерский (1839–1914) в течение ряда лет был другом и доверенным лицом великого князя Александра Александровича, с 1881 г. – императора Александра III. Издательство «Новое литературное обозрение» уже выпустило два тома писем Мещерского к великому князю за 1863–1868 гг. (2011) и 1869–1878 гг. (2014). Впервые публикуемые письма 1881–1894 гг., уже не наследнику престола, а самодержцу, касаются более общих вопросов, напрямую связанных с закулисной стороной внутренней и внешней политики страны.


Марина Цветаева. Письма 1924-1927

Книга является продолжением публикации эпистолярного наследия Марины Цветаевой (1892–1941). (См.: Цветаева М, Письма. 1905–1923. М.: Эллис Лак, 2012). В настоящее издание включены письма поэта за 1924–1927 гг., отражающие жизнь Цветаевой за рубежом. Большая часть книги отведена переписке с собратом по перу Б.Л. Пастернаком, а также с A.A. Тесковой, С.Н. Андрониковой-Гальперн и O.E. Колбасиной-Черновой, которые помогали семье Цветаевой преодолевать трудные бытовые моменты. В книгу вошли письма к издателям и поэтам (Ф.


Письма Рафаилу Нудельману

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Луи Буссенар и его «Письма крестьянина»

Материалы, освещающие деятельность Луи Буссенара на публицистическом поприще.


Румыния и Египет в 1860-1870-е гг. Письма российского дипломата И. И. Лекса к Н. П. Игнатьеву

В книге впервые публикуются письма российского консула И. М. Лекса выдающемуся дипломату и общественному деятелю Н. П. Игнатьеву. Письма охватывают период 1863–1879 гг., когда Лекс служил генеральным консулом в Молдавии, а затем в Египте. В его письмах нашла отражение политическая и общественная жизнь формирующегося румынского государства, состояние Египта при хедиве Исмаиле, состояние дел в Александрийском Патриархате. Издание снабжено подробными комментариями, вступительной статьей и именным указателем.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.