Том 2. Стихи. Переводы. Переписка - [16]

Шрифт
Интервал

Восходят облачные дымы
от папирос на потолок.
Рука с дымящей папиросой
равняет новый веер карт.
«Все это древние вопросы,
а на дворе – который март?»
И карты меткие взлетают
над душной пылью меловой,
и марты лет пустых блуждают
пустыней людной мировой.
 Но вот, из воздуха азарта
невольный бражник и игрок
– еще в глазах летают карты –
вздохнуть выходит на порог.
Расстегнут ворот, дышит тело
– плоть распаленная – теплом.
А в мире за ночь побелело:
овеян белый сад и дом.
Упорный ветер охлаждает
медь раскаленных щек и век.
И по полям ночным блуждает
один, в раздумьи, человек.
4
 Отсюда, с кладбища чужого
видна граница. Часто он
следит дорогу часового,
земной прорезавшую сон.
То, что стремится стать всемирным
– всепотопляющий прибой –
теснится вех чертою мирной –
воздушнокрепкою стеной.
Взлетев, дымятся стайкой птицы,
ползет оратай вдоль оград...
Но в полночь гулок мир границы,
в тумане выстрелы звучат.
 От плошки огненного флага,
зигзагом вех, змеей брегов,
болотом, где темнеет влага...
он изучать ее готов,
и в сизый дым лесов за нею,
облокотясь о влажный склон
холма могильного, бледнея,
он неподвижно погружон.
От безответной, недвижимой,
широкотлеющей страны
восходят облачные дымы
неопалимой купины.
Вторая
1
 Порой сойдутся обвинить
друг друга – в прошлом, настоящем:
кого теперь боготворить
и чем гордиться – говорящим!
 Порою вспомнят времена –
те героические годы...
пересчитают имена,
могилы братския свободы.
 Но с каждой новою весной,
осенней черной годовщиной
бесстрастнeй говор круговой –
бледнеют доблести и вины.
 Все чаще хочется неметь –
судьба все глуше, неизвестней...
и души просятся допеть
тогда лишь сложенные – песни.
 Все неизбежней для живых
последнее предначертанье:
не дом, но мiр – не мир, но вихрь:
судьба и выбор и призванье.
2
 О вы, летучие листы!
Чтó бурей сорванные птицы!
Мететесь в шумные порты
и европейские столицы.
Что им до ваших крыл – и так
земля в разливах душ и кликах! –
до ваших трой или итак,
крушений, подвигов великих...
Им ничего не говорят
судьба и опыт побежденных.
Еще их трои не горят,
моря не кличут разоренных.
И только новый одиссей
занять бы мог рассказом длинным
о древних ужасах морей,
о поднебесии пустынном;
о перейденных им словах,
о передуманных им лицах;
о тюрьмах, трюмах; о мешках
не там ли груженной пшеницы;
о аде доменных печей,
легчайших душах – клубах пара;
о тьме пастушеских ночей,
о черном поте кочегара;
мечтах под грузом портовым
в Марселе, Фриско, Санта Лючьи,
о царской гордости своим
великим неблагополучьем;
средь возмущений и речей,
опять колеблющих народы, –
о новой мудрости своей
безмолвной мысленной свободы.
 С холмов калипсиной страны
над понтом пáдыма и мака
ему отчетливо видны
холмы соседнего – итака!
Но сколько странствий и морей
его от дома отделяет!
Пусть виден дом, как Одиссей
к нему дороги он не знает.
3
 *Из опрокинувшихся чаш
туч дождевых – дымящей влаги
столпы бегущие, вдоль чащ –
от них кипящие овраги
– то пала солнечного вихрь! –
и демонов ночные встречи:
сквозь зыбь оконную – гул их
все приближающейся речи.
Их спор – металлом – к рубежам
страны, им отданной, – доносит.
Над кем сейчас враждуют там,
где буря космы вехам косит,
 где возле сердца беглеца
шипят – спеша к пределам – оси,
над серой бледностью лица
где пуль граничных вьются осы,
и хлябь болотная в кругу
вихревращенья и восстанья...
На этом мирном берегу –
священные воспоминанья.
Освобожденные от пут
уже – над кровлей... сотрясают,
глазницы яростью пылают,
бросают молнии и жгут.*>[55]
 А в ими сотрясенных стенах –
дыханье детское жены,
гуденье сонной крови в венах,
броженье мысленное – сны;
всю ночь первоначальным полны
тела, забывшие века;
дыханья медленные волны,
на них уснувшая рука.
То – зыбь над бездной затаенной
– застынь – не мысль – полудыши! –
то бред и жалость полусонной
полуживой полудуши.
 И днем, когда умы и души
не так уж мирны, как тела,
когда им кажется: на суше
их совершаются дела, –
 восхищен мысленным виденьем,
ночную с демонами брань
дух вспоминает, и – волненье
колеблет жизненную ткань.
Неотменяемое карой
возмездье – память о веках.
И понуждает мыслью вялой
он тело к жизни, к делу – страх.
 Не так легка за эту жалость
к дыханью смертному – борьба.
Совидцу грозных дел осталась
сновидца зыбкая судьба.
Третья
1
Мир юн – ему еще дана
соблазном бездны – неизвестность.
Адаму ветхому нужна
плоть умудренная – телесность.
Устал адам от бездн – высот,
от – исторических волнений.
Но мира нет – его несет
по воле скрещенных течений.
То внешний вихрь, то буря из
ума ли, духа ли – уносит.
Остановись! остановись!
он мир и дух напрасно просит.
 И счастлив тот, кто сам избрал
вихрь внешний: кто среди волненья
стихий стремленье предузнал,
нашел свое предназначенье
Плывут недвижные мосты
полетов головокруженья.
Но подчинись волне и – ты
уже повиснешь без движенья.
Нет неподвижнее часов,
когда в продолженном стремленьи
уже утеряно миров
во-мне и вне сокосновенье.
 У ног – торопится трава.
Плывет – воздушное приволье.
Святы пустынные слова:
пустынножитье! пустополье.
Плавущий дом воздушных рек:
меж нëбом место и меж небом, –
в нем больший лад, чем злее век,
чем человек беднее хлебом.
Не мир, но душ созревший строй;
не хлеб, но мысленная пища.
Пустынножитель! рушь и строй!
В уме – миры и пепелища.

Еще от автора Лев Николаевич Гомолицкий
Том 3. Проза. Литературная критика

Межвоенный период творчества Льва Гомолицкого (1903–1988), в последние десятилетия жизни приобретшего известность в качестве польского писателя и литературоведа-русиста, оставался практически неизвестным. Данное издание, опирающееся на архивные материалы, обнаруженные в Польше, Чехии, России, США и Израиле, раскрывает прежде остававшуюся в тени грань облика писателя – большой свод его сочинений, созданных в 1920–30-е годы на Волыни и в Варшаве, когда он был русским поэтом и становился центральной фигурой эмигрантской литературной жизни.


Том 1. Стихотворения и поэмы

Межвоенный период творчества Льва Гомолицкого (1903–1988), в последние десятилетия жизни приобретшего известность в качестве польского писателя и литературоведа-русиста, оставался практически неизвестным. Данное издание, опирающееся на архивные материалы, обнаруженные в Польше, Чехии, России, США и Израиле, раскрывает прежде остававшуюся в тени грань облика писателя – большой свод его сочинений, созданных в 1920–30-е годы на Волыни и в Варшаве, когда он был русским поэтом и становился центральной фигурой эмигрантской литературной жизни.


Рекомендуем почитать
Дай оглянуться… Письма 1908 — 1930

Эпистолярное наследие Ильи Эренбурга издается впервые и включает как письма, разбросанные по труднодоступной периодике, так и публикуемые здесь в первый раз. Судьба писателя сложилась так, что он оказывался в эпицентре самых значимых событий своего времени, поэтому письма, расположенные по хронологии, дают впечатляющую панораму войн и революций, расцвета искусства мирового авангарда. В то же время они содержат уникальный материал по истории литературы, охватывая различные политические эпохи. Первый том включает 600 писем 1908–1930 гг., когда писатель большей частью жил за границей (в Париже, в Берлине, снова в Париже); это практически полный свод выявленных ныне писем Эренбурга тех лет.


Письма к императору Александру III, 1881–1894

Внук Н. М. Карамзина, видный журналист и политический деятель князь В. П. Мещерский (1839–1914) в течение ряда лет был другом и доверенным лицом великого князя Александра Александровича, с 1881 г. – императора Александра III. Издательство «Новое литературное обозрение» уже выпустило два тома писем Мещерского к великому князю за 1863–1868 гг. (2011) и 1869–1878 гг. (2014). Впервые публикуемые письма 1881–1894 гг., уже не наследнику престола, а самодержцу, касаются более общих вопросов, напрямую связанных с закулисной стороной внутренней и внешней политики страны.


Марина Цветаева. Письма 1924-1927

Книга является продолжением публикации эпистолярного наследия Марины Цветаевой (1892–1941). (См.: Цветаева М, Письма. 1905–1923. М.: Эллис Лак, 2012). В настоящее издание включены письма поэта за 1924–1927 гг., отражающие жизнь Цветаевой за рубежом. Большая часть книги отведена переписке с собратом по перу Б.Л. Пастернаком, а также с A.A. Тесковой, С.Н. Андрониковой-Гальперн и O.E. Колбасиной-Черновой, которые помогали семье Цветаевой преодолевать трудные бытовые моменты. В книгу вошли письма к издателям и поэтам (Ф.


Письма Рафаилу Нудельману

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Луи Буссенар и его «Письма крестьянина»

Материалы, освещающие деятельность Луи Буссенара на публицистическом поприще.


Румыния и Египет в 1860-1870-е гг. Письма российского дипломата И. И. Лекса к Н. П. Игнатьеву

В книге впервые публикуются письма российского консула И. М. Лекса выдающемуся дипломату и общественному деятелю Н. П. Игнатьеву. Письма охватывают период 1863–1879 гг., когда Лекс служил генеральным консулом в Молдавии, а затем в Египте. В его письмах нашла отражение политическая и общественная жизнь формирующегося румынского государства, состояние Египта при хедиве Исмаиле, состояние дел в Александрийском Патриархате. Издание снабжено подробными комментариями, вступительной статьей и именным указателем.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.