Том 2. Последняя комедия. Блуждающее время. Рассказы - [53]

— Этот центр, в таком случае, весьма смахивает на Бога. Марина посмотрела на него и заметила чуть иронически:

— На Бога… Неважно, как называть вечность: Брахман, Абсолют, Бог, высшее Я — важно, что это и есть ваше собственное вечное Я… Сначала познайте себя, а потом называйте хоть вошью или Абсолютом — все равно. Истинная Реальность — выше человеческого определения.

— Похоже на адвайту-веданту, — вставил Павел.

— Ни на что это не похоже, а только на Самое Себя, — ответила Марина.

Корнеев между тем опять и совершенно неожиданно вспылил:

— Все это хорошо, но мне никогда не познать этот центр, не войти в него, пусть это и мое собственное высшее Я, — он опять забегал по комнате, как разумная собачонка. — Я пока еще не высшее Я, а просто Егор, — вдруг как-то истерично взвизгнул он и даже подпрыгнул. — И я хочу, чтобы Егор, Егор, «я» пусть и с маленькой буквы, увидел своих будущих Егоров, пусть это будут совсем другие существа, или человеки других космических циклов. Я понимаю: повторений нет, эта жизнь — уникальна… А потом, а потом, — Егор остановился посреди комнаты, посмотрел вокруг, как на волшебство и закричал: — Наконец, я хочу видеть свои прошлые трупы, встретиться с тем собой, который умер!.. Увидеть и поговорить с собой — мертвецом!!!

— Да успокойтесь, Егорушка, успокойтесь, — бросилась к нему Марина, подавая стопочку водки. — Что вы, право, так… Вот они — русские мальчики… Так и не терпится последние тайны разгадать… Да я и сама такая.

Егорушка посмотрел на стопочку и чуть не расплакался. А потом проговорил:

— Господи, когда кончится этот сон, когда я умру?

— Терпение, Егорушка, терпение, — ободрила его Марина. — Не все сразу. Не все коту масленица. Сначала поживите подольше… Вот так, — и она подала ему порцию водки прямо в руки. — Выпейте. Тут немного.

Егорушка выпил и повеселел.

— Ну, а теперь к Юрию Николаевичу, к Самому, — скомандовала Марина, — поймаем машину, и вперед! Нас ждут там!

Глава 7

Буранов был в центре небольшого круга людей, цель которых было изучение адвайты-веданты (адвайта-веданта, как и Веданта в целом — это не религия, это путь древнейшего традиционного метафизического знания, а не веры, это практическая и теоретическая метафизика. Ее конечная практическая цель — осуществление человеком реализации Абсолюта, реализации своего высшего Я или Освобождения) и практика на ее основе.

Надо сказать, что в Москве в 90-е годы было достаточно эзотерических кружков традиционного толка, включая и этот. Имя Рене Генона (великий метафизик XX века, показавший, что в основе всех мировых духовных традиций лежит единая Премудрость, раскрытая, однако, в разных религиях под разным углом зрения) становилось довольно популярным в Москве. Создавались также и некоторые обобщенные теоретические курсы, где изучался, например, Майстер Экхарт, апофатические христианские богословия, св. Палама, суфизм, буддийские и ведантийские традиционные учения. Но все преломлялось творчески и на основе своего личного опыта.

Глубоковский как раз читал один из таких курсов. Но многие шли в свои собственные невероятные измерения. Метафизика не просто изучалась, но и раскрывалась дальше, в своих еще невиданных доселе гранях. Не было полной фиксации на «старом». Традиция соблюдалась, но и была сильная тенденция к ее естественному продолжению, к иному раскрытию…

В квартире Буранова гостей поджидала Таня Самарова, небезызвестная подруга Марины. Она попросила у Юрия Николаевича разрешения представить ему попавшего в беду молодого человека, по имени Павел, который все-таки имел отношение к изучению метафизики. В общетуманных чертах Таня знала о ситуации, ибо Марина нашептала ей кое-что по телефону. Таню и ее мужа, художника Сергея, Юрий Николаевич хорошо знал по своему кружку.

По дороге Глубоковский сторонкой высказал некоторые свои тихие соображения Марине, по поводу того, как она себя вела с мальчиками. Марина возразила в ответ, что она все-таки включила в свои «объяснения» некоторые «успокаивающие таблетки», причем «нормальные», без всякой тенденции к иллюзорному умиротворению.

Глубоковский вдруг попросился домой, и его туда подбросили… Оставшиеся подъехали к цели и оказались около самой заурядной двухкомнатной квартиры недалеко от центра Москвы. Обставлена она была необычайно просто. Буранов не жил здесь, но нередко принимал приходящих к нему…

Дверь открыла Таня. Она была отрешенна и на мальчиков смотрела с некоторым сожалением.

Непонятно было, жалела ли она «прошлое», или Павла, попавшего в «прошлое».

Здесь все было иначе, чем у Марины. Таня провела гостей в комнату и усадила на жесткий диван. Марина села на стул рядом с мальчиками. Таня же оказалась чуть-чуть в стороне.

В комнату вошел человек — и в присутствии его мальчики замерли. Поразительны были его глаза, ни Егор, ни Павел никогда не видели таких глаз: их взгляд был направлен внутрь себя, как будто этот человек постоянно наблюдал что-то необычайное внутри себя, внутри своей души, и не мог или не хотел оторвать от этого созерцания своего взгляда. Впрочем, во внешнем мире он совершенно нормально ориентировался, но, видимо, этот мир был для Буранова всего лишь тенью. Центр находился в его сознании.