Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы, 1917-1932 - [38]

Сгоревший в зареве костра!

У нас другие героини,

И их воспеть давно пора…

    На миг очнемся от угара

    И вдоль всего земного шара

    Присядем мысленно в кружок

    На символический лужок.

О жены, сестры и кузины —

Цемент, крепящий нас в беде!

Вы, как фиалки, неповинны

В несчастной русской чехарде.

    Но у разбитого корыта

    Не вы ль, собрав осколки быта,

    За годом год, судьбе назло,

    Горите ровно и светло?

Мы злимся, нервничаем, ропщем,

«По-женски» мы себя ведем.

А женщины под прессом общим

Сильней и крепче с каждым днем…

    Рокочет швейная машина,

    Бубнит взволнованный мужчина,

    В бровях — унынье, в рюмке — ром,

    Но женские глаза как бром.

В любом вертепе ваши пальцы

Совьют подобие гнезда:

Дымится борщ на одеяльце,

В пивной бутылке — резеда…

    Заглянет гость — привет и ложка,

    Белеет шторка вдоль окошка,

    И платье — что чудней всего —

    Два лепестка из ничего.

Кто вмиг скроит из старой шляпки

Роскошный модный абажур?

Кто ставит банки, моет тряпки,

Разводит кроликов и кур?

    В «свободный» час кротки, как пери,

    Кто рипполином красит двери,

    Кто шьет, кто пишет образа?

    Кто куклам делает глаза?

Кто охраняет кров и вещи,

Как на посту своем солдат,

От всяких кризисов зловещих,

От всяких экстренных уплат?

    Легко министром быть финансов,

    Когда в шкатулке много шансов,

    Но гениальная рука

    Кроит бюджет из пятака…

Ужели мы настолько грубы,

Что будем их хулить взасос

За чуть подкрашенные губы,

За дым соломенных волос?

    Подтянутость — большая штука,

    И в прошлом нам тому порука —

    Обломов с рыхлою икрой.

    В халате, в шлепанцах с дырой…

О дорогие эмигранты,

Шершаво-жесткие козлы!

Все эти женские таланты

Достойны бешеной хвалы…

    Не стоим мы такого дара —

    Давайте ж пламенно и яро

    Подымем рюмки в небосвод:

    «За женский наш громоотвод!»

1930

Русская лавочка *

В бочонке селедки

Уютными дремлют рядами…

Изысканно-кроткий

Приказчик склоняется к даме:

«Угодно-с икорки?

Балык первоклассный из Риги…»

Кот Васька с конторки

Лениво глазеет на фиги.

Под штофом с полынной

Тарань аромат излучает…

Ужель за витриной

Парижская площадь сияет?

Так странно в Париже

Стоять над кадушкой с морошкой

И в розовой жиже

Болтать деревянною ложкой…

А рядом полковник

Блаженно припал к кулебяке,—

Глаза, как крыжовник,

Раскинулись веером баки…

Холм яблок на стойке

Круглится румяною митрой,

Вдоль полки настойки

Играют российской палитрой.

Пар ходит, как в бане,

Дух воблы все гуще и слаще,

Над дверью в тумане

Звенит колокольчик все чаще.

1931

Сказка о золотой рыбке * > (Новый вариант)

Дело было весною в Париже.

На камине стояла банка

С золотою, потертою рыбкой…

Поэт бросал ей облатки,

Муравьиные яйца и крошки

И из крана, два раза в сутки,

Подливал ей свежую воду.

Но скучала рыбка изрядно,—

Подымалась к самому краю,

Оплывала тесную банку,

Беспомощно рот разевала,

Словно астмой страдала несносной,

И какие-то белые нитки

Из ее живота волочились.

Как-то вечером тихой стопою

Поэт подошел к камину,

Покачал головой лохматой

И промолвил с кроткой усмешкой:

«Молчаливая, вялая рыбка,

Золотая моя квартирантка!

В старину с твоей прабабкой

Преглупейшая штука случилась,—

В старину она в сеть попалась,

А старик был дурень отпетый

И при том еще находился

У своей старухи под лаптем…

Отпустил бескорыстно он рыбку,

А потом, по приказу старухи,

С год он рыбке башку морочил,

Потакая бабьим причудам…

Я, дружок мой, ей-ей скромнее:

Ни о чем я клянчить не буду,

Отпущу тебя даром в Сену.

От всего широкого сердца,—

Плыви хоть до самого моря.

Приходить я на берег не буду,

Торговаться с тобой не стану,

Даю тебе честное слово!»

Показалось из банки рыльце,

Бисерные глазки сверкнули…

Чуть жилец не свалился на пол,—

Прозвенела чуть слышно рыбка,

Как комар, забравшийся в цитру:

«Ты чудак, мой добрый хозяин!

Мне совсем не нужна свобода —

В Сене, милый, не очень-то чисто,

По Сене плавают пробки,

Раздутые кошки, собаки

И всякий сор пароходный…

И пищи в Сене немного,—

Либо щука меня заглотает,

Либо я сама с голодухи

На крючок напорюсь рыболовный.

Рыболовы стоят над мостами

По десятку на каждую рыбку…

Они, дорогой мой, французы,

Они рыбок с крючка не спускают,—

Не такие они дуралеи,—

Они рыбок домой уносят,

На оливковом жарят их масле…

У тебя мне живется неплохо:

Я привыкла давно к своей банке,

Как ты к своей комнате тесной.

Отпусти тебя бы на волю,

Как об этом в стихах ты просишь,

Пропадешь ты, как жук в океане…

Об одном лишь тебя прошу я:

Ты, хозяин мой, страшно рассеян,—

Не бросай папиросного пепла,

Бога ради, в мой домик стеклянный,

И не жги до зари ты лампы,—

Сочинять ведь и днем ты можешь…

До утра я глаз не смыкаю

При ночном электрическом солнце!»

* * *

Поэт в ответ только крякнул

И к окну отошел смущенный.

<1931>

Первая ласточка * >(В манере Уолта Уитмена)

           О дорогие Соединенные Штаты,

           Страдающие золотым ожирением сердца!

           Пролетел светлый слух,

           Что вы передышку дадите Европе,

           Скостите чуть-чуть долги,

           Понизите учетный процент,

           Устроите платежный антракт —

           И еще что-то такое в этом же роде,

           Чего не понимают поэты

           И в чем даже опытный черт

           Сломает себе свою козлиную ногу…

И тогда — Франция, Англия и прочие страны,