Том 16. Фредди Виджен и другие - [138]

— Это шантаж! — проговорил он хриплым дрожащим голосом.

— Да, — согласилась Гледис. — Лучший друг девицы, кроме, может быть, бриллиантов.

Воцарилось молчание. Полковник хмурил лоб, виски его подрагивали, он напряженно думал. Поединок закончился так, как и можно было ожидать.

— Хорошо, — сказал несчастный. — Деньги я дам, с превеликим отвращением. Это надо же, выйти за такого… эхм… да. Что ж, делать нечего. Без ее обедов мне крышка.

— Они остаются при тебе.

— Мало того, — сказал Ланселот, вылезая из укрытия, что обратило дядю в дрожащее желе. — Курите, сколько хотите. У меня в коробке пятьдесят, то есть сорок девять сигар. После завтрака я покажу вам хорошее местечко за кустами.

Глаза у дяди засветились странным светом, подбородки задрожали от счастья. Он произнес что-то на диалекте буров и услужливо перевел:

— Дорогая моя, я не мыслю для тебя лучшего мужа. Да, он — ягненок, и, на мой взгляд, из самых лучших. Ты будешь с ним очень счастлива.

Из сборника «Погромче и посмешнее»

Перевод с английского Н.Трауберг

ОБ ЭТОЙ КНИЖКЕ

Заглавие для этой книжки я взял из старой истории, которая, как говорится, может быть для кого-нибудь новой. Один нервный джентльмен должен был сказать застольную речь. Как многие люди его рода, начал он едва слышно, и вскоре раздался суровый голос:

— Погромче, если не трудно.

Через минуту-другую еще один голос глубже проник в суть дела.

— Да, погромче, — сказал он, — и посмешнее.

На этом история кончается. Читатель волен решать, послушался ли выступавший, как слушаюсь сейчас я.

Почти все заметки написаны лет десять с лишним назад для американского журнала «Вэнити Фейр». Волк, поджидавший у дверей, не оставлял времени для терпеливых поисков слова. У меня были жена, две кошки и щенок, так что я старался поскорее заработать. Вам будет приятно узнать, что это мне удалось, и я платил налоги так шустро, что на Лонг-Айленде, в нашей деревне, меня прозвали «Этот, честный».

Но если пишешь для будущего (что я сейчас и делаю), легкая небрежная манера никак не годится. Когда Фейбер и Фейбер, близнецы с Рассел-сквер, спросили меня, нет ли в моих закромах очерков на целый сборник, я тут же ответил: «Как не быть!» Мне представлялось, что надо извлечь их, обдуть с них пыль, а там — грести гонорары. Только принявшись за дело, понял я свою ошибку.

Чтобы угодить просвещенному британцу, заметки мои должны быть погромче и посмешнее. Не чуть-чуть посмешнее, не чуть-чуть погромче, а настолько, насколько можно. Вот я и стал трудиться над ними, как бобер.

Так что помните, пожалуйста, что если книжка вам противна, она могла быть намного хуже.

Писать в таком жанре нелегко по двум причинам. 1) Сразу вспоминаются десятки людей, которые сделали бы это лучше. 2) Очерк — коварная штука, это вам не история. Историю всякий выслушает. А тут что? Хватаешь человека за лацкан, что-то порешь, хотя он с тоскою смотрит вдаль. «Сколько еще? — думает он, украдкой взглядывая на часы. — Нет, сколько же еще?» Когда он вырвется, ясно, что он предостережет других; и теперь, завидев вас, они сразу скажут себе: «Вообще-то он ничего, но лучше бы не острил». Первая часть фразы придет в голову только уж очень добрым людям.

Я бы хотел, чтобы об этой книжке судили в незлобивом, послеобеденном духе. Напрягите воображение. Представьте, что вы доверху полны petite marmite, poulet roti[103] и тем странным мороженым, похожим на лосьон для волос, которое подают на банкетах; что вы упились хорошим вином; что вы расстегнули жилетку и раскурили сигару. Тогда все предстанет в ином свете.

А вообще-то и правда, поешьте как следует перед тем, как читать. Не берите книжку в руки после легкого завтрака или в серый предвечерний час. Дождитесь обеда. Потом, когда кофе и бренди — под рукой, а душа полна уютного чувства «да что там, потерплю», читайте смело. Вы сами удивитесь, насколько все иначе.

Издатели меня поддержат. Фейбер-старший, с которым я чаще имею дело, рассказывал, что рукопись пришла утром, и они с Фейбером-младшим просто не знали, как с ней быть. Целый день перебрасывали они ее друг другу. Потом позвали служащего по фамилии Симмонс, чтобы подсунуть ему, но он тут же уволился и теперь разводит в Кении кофе. Оказавшись в тупике, они внезапно решили, что надо сначала пообедать.

Обед их был таким:

LE DINER

Hors d'oevres varies

Consomme Julienne

Жареная корюшка

Faisan Roti

Вальдшнепы по-шотландски

Souffle au Maitre d'hotel.[104]

Пили они при этом самое лучшее шампанское, а потом чуть не подрались, поскольку Фейбер-младший вцепился в манускрипт, Фейбер же старший, рассерженный его пыхтением и сопением, ударил брата по голове croissan'oм, то есть рогаликом.

Итак, если вы еще колеблетесь, скажите себе: «Сделать это можно. Вот Фейберы…» — и приступайте к чтению.

ГОЛЛИВУДСКИЙ КАВАРДАК

Всякий, кто любит писателей (а, кроме пекинесов, они — самые привязчивые и приятные из домашних животных), заметил, я думаю, как их, бедняжек, мало. Когда-то Лондон кишел ими. Мы встречали их кучками в любом издательстве, куда бы случайно ни зашли. Их присутствие украшало и первый, и второй антракт любой премьеры, что же до таких мест, как Челси или Блумсбери, приходилось смотреть под ноги, чтобы на них не наступить.