Том 12. Стихотворения - [43]

Неподалеку Тибр волною плещет бледной;

Коровы рыжие туда приходят пить,

И падает с их губ серебряная нить.

А гнусному везде дорога подземелью;

Порой отдушины мелькают смрадной щелью

У ног прохожего, маня к себе свиней;

Рекой вздувается клоака в дни дождей;

Сверкает в полдень люк, заделанный решеткой,

И брусья грубые ложатся тенью четкой,

И с зеброй схожею становится стена,

А дальше снова мрак, миазмы, тишина.

Как в бойне, грунт порой блестит кроваво-красный:

Здесь камни облиты испариной ужасной.

Здесь мрак, чума и ночь вершат свои дела,

Здесь крыса на бегу крота толкает; мгла

Дает приют ужам, скользящим молньей черной;

Лохмотья, черепки, подгнивший столб опорный;

Чертою радужной улиток жирных слизь;

Вот сети пауков вдоль балок обвились;

Вот луж таинственных мерцающие взгляды,

Где, вялые, кишат неведомые гады,

Во тьме и плесени всечасно копошась, —

Как будто древних гидр там укрывает грязь.

На них охотятся хрустящие медведки.

Блестя чешуйками, мох розовый и редкий

Как бы мозаикой сквозь черный ил пророс;

Зловонья здешнего и стоик бы не снес;

Чумными язвами зеленый пол зияет;

Мышей летучих рой средь сумрака летает,

Подобно голубям, что реют меж цветов;

И мнится: в темноте извилистых ходов

Мегеры Атропос витает ропот слабый…

Порой скользит нога на дряблом теле жабы;

Порою лестницы зловещая ступень

Вдруг обрывается куда-то в пропасть, в тень.

Все липко, смрадно, все бесформенно, отвратно…

Застенок, свалка, склеп, отстиранные пятна,

Духи прогорклые персидских пузырьков,

Все омовения пред ликами богов,

Тазы нечистые усталых куртизанок,

Кровь гладиаторов, рабов и христианок,

Убийства, оргии, где страсть забыла стыд,

Котлы пролитые колдующих Канид,

Харчевен выплески, Тримальхиона рвота —

Вся мерзость римская, которой нету счета,

Вся мировая грязь сюда за годом год

Стекает каплями сквозь ноздреватый свод.

Там, наверху, — живут, багрят уста кармином,

Играя чашами, венчают лоб жасмином;

Народ, в цветы укрыв карбункул роковой,

Поет. Ну, а сюда из язвы каплет гной.

Да, здесь, меж нечистот, в клоаке этой дикой

Весь Рим, великий Рим, с его судьбой великой —

Державный, низменный, страдающий подчас —

В бездонном гноище, сам гнилью став, погряз…

Огромное Ничто здесь назначает встречи —

В притоне мерзостном. Старуха, горбя плечи,

Дрожа и жалуясь, нечистый свой мешок

Опорожняет здесь, — и царства рушит рок!

Постыдным ужасом она полна — трущоба:

Отбросы гнусные жилища, града, гроба —

Все сверху падает в презренный этот сток.

А в глубине, во тьме, где пролететь не мог

Ни луч полуденный, ни ветра свежий трепет, —

Из тлена черного ночь новый ужас лепит;

Глаза и челюсти, желудки, позвонки,

Скелеты трухлые и кожи лоскутки —

Сплошною кучею. Гляди с тоской и страхом

На то, что было жизнь, и стало тленным прахом,

И грязью жадною почти поглощено.

Обличья различить в лохмотьях не дано:

И падаль взбухшая — скажите мне, живые:

Псы ль околевшие иль цезари гнилые?

Джерси, 30 апреля 1853

V «В июне съездил я в Брюссель…»

В июне съездил я в Брюссель. Мне говорят:

«А знаете ли вы, что натворил пират?»

Свершил убийство он, но по суду, прилично:

С Шарле на площади прикончены публично

Сирас и Кюизинье несчастные… Злодей

Их сам обрек на казнь, их сам рукой своей

В ремни увязывал на роковой «качалке»…

О, цезарь! О, герой! О, победитель жалкий,

Ночной спасатель!.. Бог из недр земли извлек

Пшеницу, и лозу, и светлых вод поток,

Плоды румяные, цветы, где гуд пчелиный,

И дуб, и лавр. А ты — радетель гильотины.

Да, принц! Любой из тех, чей вотум ты стяжал,

С тобой бы встретиться в лесу не рисковал!

Лоб у меня горел… Пошел я в город. Тьмою

Он залит был, дышал гражданскою войною;

В прохожих — призраков ужасных видел я;

Бежал я в мирные, сплошь в золоте, поля.

О, взрыв душевной тьмы в ответ на преступленье!

Природа не могла мне дать успокоенья;

Даль, воздух, зелень — все томило дух. Я знал,

Что в этом мире жив убийца, — и дрожал.

Неуспокоенный, прошел я больше мили —

И тени вечера в лазурь печально всплыли;

Как саван трепетный, вокруг сгущалась мгла.

И вот настала ночь, и вот луна взошла

Кровавая, и в тьму, как в траур, облачилась,

И в небе — головой отрубленной катилась.

Джерси, май 1853

VI ПЕСЕНКА («Его величие блистало…»)

Его величие блистало

Пятнадцать лет;

Его победа поднимала

На свой лафет;

Сверкал в его глубоком взгляде

Рок королей.

Ты ж обезьяной скачешь сзади,

Пигмей, пигмей!

Наполеон, спокойно-бледный,

Сам в битву шел;

За ним сквозь канонаду медный

Летел орел;

И он ступил на мост Аркольский

Пятой своей.

Вот деньги — грабь их лапой скользкой,

Пигмей, пигмей!

Столицы с ним от страсти млели;

Рукой побед

Он разрывал их цитадели —

Как бы корсет.

Сдались его веселой силе

Сто крепостей!

А у тебя лишь девки были,

Пигмей, пигмей!

Он шел, таинственный прохожий,

Сквозь гул времен,

Держа и гром, и лавр, и вожжи

Земных племен.

Он пьян был небывалой славой

Под звон мечей.

Вот кровь: смочи твой рот кровавый,

Пигмей, пигмей!

Когда он пал и отдал миру

Былой покой,

Сам океан в его порфиру

Плеснул волной,

И он исчез, как дух громадный

Среди зыбей.

А ты в грязи утонешь смрадной,

Пигмей, пигмей!

Джерси, сентябрь 1853

VII PATRIA [13]

(На мелодию Бетховена)

Кто, ободряя,

Радость вселяя,

Гневом страша,

Сходит к нам в дни унижений?