Том 12. Стихотворения - [41]

Где женщин, и детей, и стариков рядами

Пальба внезапная свалила возле стен, —

Ты свищешь «Тюрлюрет», поешь «Фаридонден»!

Что ж, падай, продолжай… Я одобряю это:

Ведь самый черный мрак — предшественник рассвета;

Ведь возрожденье — твой, о Франция, закон;

Ведь будет же твой стыд стократно искуплен!

Грядущему нужны гигантские усилья.

Ты, знавшая побед сверкающие крылья,

В повозку пьяного сатрапа впряжена.

Что ж, пусть: ты к чудесам теперь присуждена.

Мир в некий день тебя увидит вновь крылатой:

С твоим падением ты счет сведешь отплатой,

О Родина моя! Из пропасти твоей

Ты выйдешь, изменясь — и во сто раз светлей!

Да! Жизнь идет вперед, и мы увидим вскоре

Луч Завтра гордого в сегодняшнем позоре,

И, жрица гневная, ты, ниспровергнув гнет,

За каждый шаг назад шагнешь сто раз вперед!

Что ж, пяться, погрязай и падай, — одобряю!

Льсти повелителю, ласкай лакеев стаю!

В грязь, в грязь! Тролон? — Целуй! Барош? —

Сапог лижи!

Ведь близок день: зарей зардеют рубежи;

Ведь распрямишься ты, о мой народ согбенный,

И, точно ягуар, в ловушку заманенный,

В борьбе отчаянной, твоих падений ров

Ты мерой изберешь для высоты прыжков!

Я рад, я верю, — да! Но знаю: мир потратит

Немало времени, пока ты рявкнешь: «Хватит!»

В тебя, как в решето, бесследно все течет,

Но грозным в некий день проснешься ты, народ,

И всем предстанешь вдруг — преображенный, стойкий.

Ты из Империи — болота и помойки —

Блестящим вырвешься и, липкий сбросив ил,

Все в мире озаришь размахом мощных крыл!

И свалятся, звеня, короны с властелинов;

И папа, крест сорвав, тиару в страхе скинув,

Как волк, под кафедру забьется, весь дрожа;

Фемида гнусная, сподвижница ножа,

В ночь канет, в ужасе, чудовищем кровавым.

Глаза сиянием зажгутся величавым,

Рукоплескания до полюсов плеснут,

Все угнетенные отрадно вьюк стряхнут,

Победу ощутят и жизнь приветят хором, —

Лишь ты развей твой стыд по всем земным просторам!

Джерси, сентябрь 1853

Книга седьмая «СПАСИТЕЛИ СПАСУТСЯ»

I «Гремите ночь и день, о трубы мысли гневной!..»

Гремите ночь и день, о трубы мысли гневной!

Когда Исус Навин, мечтатель, в зной полдневный

Вкруг вражьей крепости народ свой вел, пророк,

Ему предшествовал трубящий грозно рог.

Раз обошли, и царь согнул от смеха спину;

Еще обход, и он велел сказать Навину:

«Ты, что же, думаешь мой город ветром сдуть?»

При третьем шествии возглавил трудный путь

И трубам и бойцам святой ковчег Завета, —

И дети малые сошлись плевать на это,

В свистульки детские насмешливо свистя.

К четвертому — пришли, уборами блестя,

И сели женщины меж древними зубцами,

Крутя веретено проворными руками,

Швыряя камешки в Ароновых сынов.

На пятом шествии со стен раздался рев

Безногих и слепых, желавших рог упорный

Послушать со стены, с ее громады черной.

Шестой замкнулся круг, и на крутой гранит

Столпа дозорного, что с громом говорит

И гнезда орлии таит среди карнизов,

Царь вышел, хохоча, и кинул сверху вызов:

«Евреи, вижу я, лихие трубачи!»

И старцы вкруг него смеялись, как сычи:

Вчера трусливые, они спокойны ныне.

Седьмой сомкнулся круг — и рухнули твердыни.

Джерси, 19 марта 1853

II НА ПОПЯТНЫЙ

1

Твердил я: «У солдат весьма понурый вид.

Зачем их держит он в загоне?

Французам порох люб: когда рожок звучит,

Страна поет и бьет в ладони.

Убийство можно скрыть порфирою войны.

«Quos ego!» — повелитель крикнет, [12]

И из его злодейств, из черной глубины,

Маренго новое возникнет.

Что ж, — пусть он славы клок своим бойцам швырнет,

Его изменою клейменным;

Пусть победителем со свитой он пройдет

Перед наместником Тролоном;

Пусть, от истории ошейник пряча свой,

Он позолоты кинет блики

На дышло старое у колесницы той,

Где вез победу вождь великий.

Он станет цезарем, перешагнет за грань,

Размечет ветхих царств обломки,

Затем спокойную взнесет над миром длань,

Сжав молнию — в замену «фомки».

Порядка старого машину сломит он;

Добьется он побед и чести.

Вот Лоу, Ростопчин, вот Блюхер, Веллингтон, —

О, сколько поводов для мести!

Удобным случаям нет счета в наши дни,

И мига ждет он неуклонно:

Нельзя ж торчать в грязи, нельзя коснеть в тени,

Бойцов имея полмильона.

Нельзя ж оставить им их каторжный урок:

Им подвиг нужен, воздух далей;

Для своры воинской необходим паек

Военных сводок и медалей.

Его бойцы, как псы (декабрьская печать

На них еще паршой гноится),

Не могут же вовек бульвар Монмартр глодать

За неименьем Аустерлица!»

2

Вздор! Замечтался я. И нет иллюзий вдруг.

О, слава!.. Сон пустой и краткий…

Империя сдержать не может свой испуг

И отступает в беспорядке.

Солдаты! Ваш Суфлар мир укреплять готов,

Штыки Мандрену не по вкусу.

О, кара! За него убили вы отцов,

Бойцы! Вы покорились трусу!

Ваш лавр он погубил, — презренный негодяй,

В чьем сердце грязь и медь смесились.

Дрожите! Русский царь явился на Дунай,

А вы за Рейн не устремились!

3

О, бедные бойцы, в чьих взорах меркнет свет,

О, дети Франции распятой!

Прощай, шатры! Прощай, бивак! Надежды нет!

Всему, всему конец, солдаты!

Увы! В сражениях вам не отмыть огнем

Кровь преступления с ладоней;

Оно для нас капкан, для вас же — бездна в нем!

Что делать! Ведь Картуш на троне.

Да, с Декабрем вовек не разорвете вы —

Орда позором заклейменных!

Храните ж на руках, на шпагах и — увы! —

На гордых некогда знаменах

Ту грязь, что ужасом висит у вас в семье,