Том 12. Стихотворения - [45]

Он дышит свежестью, покинув душный грот;

Он, мерно двигаясь, хвостом по ребрам бьет;

И темень, чувствуя, что гриву он колышет,

Его движения не видит и не слышит.

По пальмам дрожь бежит, как по верхушкам трав.

Вот так приходит он, спокоен, величав,

Всегда одним путем из темных бездорожий;

Вчера он приходил, придет и завтра тоже,

Лишь к западу свернет вечерняя звезда.

Когда же он к холму приблизится, когда

В песке означит след, размашисто шагая,

То раньше, чем его любая тварь живая

Приметит, — черный весь, огромный силуэт

Под вечным куполом, что в звездный блеск одет, —

И раньше, чем войдет в долину он, — в молчанье

Все погрузится вмиг, узнав его дыханье.

Да, звука этого довольно, чтоб вокруг

Затрепетало все, чтоб замер каждый звук

Природы девственной, чтоб разом оборвались

Все вопли хриплые, что там, в ночи, взвивались.

4

Так, о народ, когда ты камень прочь сорвешь

С твоей норы, и сон с тяжелых век стряхнешь,

Тебя измучивший, и, пробужденный, разом

Подымешься, как встарь, спокойным, ясноглазым,

И наши деспоты, грабители, шуты

Поймут, что там, во тьме, зашевелился ты,

Что ты встаешь, как лев, то в этот день веселый

Вся шайка, где Фальстаф совокуплен с Лойолой,

Все эти жулики, что возмущают нас,

С их звоном сабельным, с их шелестеньем ряс,

И генерал Суфлар вдвоем с судьей Вараввой,

И подлый иезуит, свирепый и лукавый,

Что пули Декабря как четки нанизал,

Менгра, чью просфору жует Элагабал,

Вейо презренные, что некогда без крова

Блуждали, не сыскав профессии святого,

И, бога не избрав клиентом, в кабаках

Являли рваный стиль и дыры в башмаках,

Епископ иль мулла Христа иль Магомета,

Грызущий гостию — закуской для банкета,

Тролон и с ним Руэр, кому закон — игра,

Кто конституцию тасуют; шулера,

Зятья, чьи красные в перчатках руки скрыты,

Обжоры, плясуны, дьячки, ханжи, бандиты,

Вся мелочь подлая, вся роковая мразь,

Все это скопище мерзавцев, что, ярясь,

Пылая взорами и с мордою кровавой,

Ревут на истину, и свет ума, и право,

Все — господин, и хам, и душегуб, и кат,

Которые дела нечистые творят, —

Вмиг смолкнут — о народ! — и молнии быстрее

Исчезнут, в ужасе вытягивая шеи,

Попрячутся, дрожа, ныряя в мрак ночной,

Еще не услыхав во тьме своей родной,

Где честным жить пришлось со сволочью обозной,

Как твой могучий рык восходит к выси звездной!

Джерси, июнь 1853

IX «Лил этой ночью дождь…»

Лил этой ночью дождь, и был высок прилив.

Туман тяжелый плыл, все берега покрыв,

Прибой рычал как пес, и шла волна шальная,

Свое рыдание в небесный плач вливая.

Чан бесконечности смешал в себе и тряс

Кружение пучин и бездны мрачный пляс;

Ночь в черном воздухе ревела черной пастью.

Я выстрел пушечный услышал — зов несчастья:

То гибли моряки, и он на помощь звал.

Там, в темных далях, где сменялся шквалом шквал,

Корабль без якоря, руля и мачт лишенный,

Предсмертный свой призыв кидал во мрак бездонный.

Я вышел из дому; поймал старушки всхлип,

Ушей коснувшийся: «То — люгер; он погиб».

Я побежал на пляж. Там был лишь саван темный

Тумана, ужас, ночь. И я — в ночи огромной.

И, голову подняв над бездной, пенный вал

Меня, дробясь у ног, свирепым ревом гнал,

Как бы свидетеля, что видит преступленье.

Что ж это, господи, ревнивый бог отмщенья,

Бог сокрушающий, владыка бурь и гроз?!

Ужели в жалкий мир ты мало бед принес,

И, сильных истребя в разгромах и развалах,

Еще не утолен, и губишь этих малых,

И над бессильными заносишь длань твою,

И — после Франции — рад погубить ладью?

Джерси, апрель 1853

X «Напрасно думают, что дел подобных ход…»

1

Напрасно думают, что дел подобных ход

К апофеозам нас и к песням приведет.

О да: она придет — заслуженная кара;

Не лжет суровый рок и не смягчит удара;

Но день ужасный тот великим днем сочтут:

Ты над мерзавцами свершишь твой правый суд,

О добрый мой народ, — от гнева сдвинув брови,

Но без меча, но без единой капли крови,

Законно! Не прощай, но сдержан будь и строг.

Да не падет с голов хотя бы волосок,

Да не кричит никто, от боли цепенея,

Да не отыщется убийцы для злодея!

Казнь — казнена сама: не та пора теперь;

В людскую бойню мы заколотили дверь.

Те люди будут жить. Он тоже! С ними вместе.

Я это говорил вчера, взывая к мести,

Твержу сегодня я и завтра повторю.

Мы, увидавшие грядущих дней зарю

(Быть может, потому, что разум наш отныне

Глядит с вершины бед, живя на той вершине),

Все это говорим мы, ссыльные, идя,

Куда нас гонят; мы, изгнанники, следя

За бьющим нас бичом, орудьем божьей длани;

Мы, семя будущих свершений и дерзаний,

Которые творец, клонясь к семье людской,

Кидает в борозды, прорытые бедой!..

2

Дрожат мерзавцы: им их имена уликой;

Дрожат за головы в чаду боязни дикой.

Но их казнить? Таких? Позорить эшафот?

Меч революции пустить для мрази в ход?

Да площадь Гревская зарделась бы… от срама!

Ведь мученики те, что гордо шли и прямо,

Герои чистые, презрев небытие,

На плахе гибли той, тем освятив ее!

Как! Дерзкая Ролан вослед Шарлотте смелой

Блеснула под ножом изгибом шеи белой,

И кудри светлые отерли кровь с ножа, —

И чтоб Маньян пятно оставил здесь, дрожа?

Чтоб там, где лев рычал, был слышен визг кабаний?

Чтоб Фульд, Руэр, Сюэн, вся эта дрянь из дряни,

Всползла на эшафот Камиллов и Верньо?

Как! Чтоб Тролон делил с Мальзербом лезвие?

Делангля, как Шенье, вести на гильотину?