Том 12. Стихотворения - [34]

Там солдафон с судьей гремят одним оркестром:

Тот короля казнил, тот к урне шел с де Местром;

Во всех парламентах у них местечко есть;

Видавшие Мори к Сибуру могут лезть;

Им весело; они смеются трюкам старым,

Башками лысыми тряся по кулуарам;

При дяде подлые, те старики сейчас,

Во дни племянника, гнуснее во сто раз.

Сих мандаринов сонм, что в ноги пал татарам,

Спешит к ним с верностью, с любовью и с катарром,

И смотрит богдыхан, приветливо смеясь,

На одряхлевшую до слабоумья мразь.

Ликует банда! Есть чем ей развлечься ныне.

Союз, где коршуны довольны и гусыни!

Вы, августы, в сенат вносившие порой

Проекты соуса для рыбы отварной;

Ты, с шеей лебедя, властительница Нила;

Ты, Борджа, бредивший там, где вино свалило;

Ты, черных деспотов германских злобный род;

Ты, секший море Ксеркс, и неба враг — Нимрод;

Кайафа, ты, кто сплел венок терновый Правде;

Ты, Мессалины муж и Агриппины, Клавдий;

Ты, Коммод, в сонм богов введенный на земле;

Вы, Росас, Итурбид, Сулук и Ришелье;

Монахи — над умом и словом бич подъятый;

Ты, Инквизиция; вы, Звездные Палаты;

Советы Десяти; суды, где меркнет свет;

Султаны грозные — Мурад, Селим, Ахмет;

Цари из букварей — кого боятся дети,

Князья, и герцоги, и папы всех столетий,

Тираны — сплошь в крови, но боги во плоти, —

Скажите, можно ль грань, предел, рубеж найти,

Где прекращается душевное увечье:

Растленье общества и низость человечья?..

И под напев смычков вся банда в пляс пошла!

Бал в думе городской; в сенате бал-гала.

Пляшите, судьи: вам приличен танец шпаги;

Вам — полька, Фульд с Мопа, клейменые бродяги,

И ты, Персиль, чей нос — как гильотинный нож;

Потопай, Домбидо, весь дом кидая в дрожь;

Пляшите, волки; в пляс, шакалы и гиены,

Каких не знал Бюффон, — Делангли и Дюпены;

Медведи Бустрапы, намордники надев,

Вальсируйте — Парье, Бийо, Друэн, Лебеф;

Форе и Леруа, убийцы, гряньте плясом

С Опулем-тыквою, с Мюратом толстомясым!

В Кайенне ж, в Африке, предсмертный хрип стоит;

И «Дюгеклен», понтон, ребятами набит

Десятилетними («злодеев» истребляют), —

И те, завшивлены, в чахотке погибают;

И матери, в слезах, на пышный глядя трон,

Не знают даже, где их мальчик погребен!

И вновь Сансон, палач, к нам выполз из берлоги,

И часто вечером наводят ужас дроги:

Влачатся медленно по грубой мостовой,

И что-то прыгает в корзине кровяной!..

О, дайте, дайте мне бежать на берег моря

И свежий запах волн вдыхать, вдали от горя!..

Смеется Джерси мой, свободный островок;

Стада овец в лугах; цветет веселый дрок;

Шелками белыми на скалы пена плещет;

Порой на дальний холм, где острый ветер хлещет,

Взлетит горячий конь и, гриву распустив.

Под небо ржанием кидает свой призыв!

Джерси, 24 мая 1853

VI ТЕМ, КТО СПЯТ

Пора вставать! Настало завтра.

Бушует полая вода.

Плевать на их картечь и ядра.

Довольно, граждане, стыда!

Рабочие, наденьте блузы!

Ведь шли на королей французы?

Был Девяноста Третий год!

Разбейте цепь, восстаньте снова?

Ты терпишь карлика дрянного,

С титаном дравшийся народ?

Встать на хозяина и челядь! Побороть их!

Бог все-таки за нас. Попы, конечно, против, —

Лишь бог для нас закон.

Все тлен и суета пред ним, и все остынет.

Пред богом, как щенок, трясется тигр в пустыне

И на море дракон.

Одним лишь веяньем он, будто стаю птичью,

Сметает всех церквей, всех идолов величье

И святость всех икон.

Вам нечем драться? Ладно! Молот

Возьмите в руки или лом!

Там камень мостовой расколот,

Сквозь стену вырублен пролом.

И с криком ярости и с криком

Надежды, в дружестве великом, —

За Францию, за наш Париж!

В последнем бешеном боренье,

Смывая с памяти презренье,

Ты свой порядок водворишь!

Иль надо приводить в пример вам роялистов?

Ведь был же их напор безумен и неистов,

Когда, куда ни глянь,

Давало мужество, пространствами владея,

Двойную мощь рукам. Не правда ли, Вандея?

Не правда ли, Бретань?

Чтоб влезть на бастион, чтоб во дворцы ворваться,

Чтоб дулам пушечным до смерти не сдаваться,

Хоть с кольями восстань!

Но если жизнь в клоаке черной

Еще продлится день иль час,

Не надо вам трубы иль горна,

Я отыщу клеймо для вас,

Трусливых и неблагодарных

Потомков предков легендарных!

Как быстро выродились вы!

Какой знобимы лихорадкой,

Как вы малы! Как это гадко,

Что кроликов рождают львы!

Джерси, сентябрь 1853

VII LUNA [8]

О Франция, к тебе, пусть спящей,

Изгнанники, взываем мы!

Есть голос у глубин гремящий,

Чтоб слышать, уши есть у тьмы.

Униженных народов гений

Тираном мужества лишен:

Он за решетку заблуждений

И предрассудков заключен.

Посажен под замок трусливо

Мыслитель смелый и герой;

Но взмахом крыл Идея живо

Разрушит крепких прутьев строй

И вновь свершит полет победный,

Как в девяносто первый год:

Порыв могучей птицы медной

Вмиг бронзу клетки разобьет.

Пусть мрак над миром лег покровом,

Струит Идея блеск лучей

И заполняет светом новым

Лазурь померкшую ночей.

Маяк, светящий одиноко,

Луч, посланный судьбой, она —

Земли лампада, что высоко

На чистом небе зажжена.

Смиряет смерть и жизнью правит,

Дает страдающим покой;

Она злодеям бездну явит,

Укажет правым путь прямой.

Когда во мгле густой, бескрайной

Она, бессонного мечта,

На горизонте, полном тайной,

Встает, спокойна и чиста, —

Рычат и ненависть, и злоба,

И фанатизм, не зная сна,

Как воет грязных псов утроба,

Едва появится луна.