Том 12. Стихотворения - [21]

Сова в дупле сидит, орел парит в зените.

А вы где кроетесь? Где гнусный, ваш приют?

О боже! Мрак ночной, злодейства друг постыдный,

Вкруг вас черней чернил, и в эту тьму ползут

И к вашим льнут губам ехидны.

Драконы прессы! Тут вам вольно без конца

Нырять в грязи, куда вас гонят вкус и нравы.

Судьба, все мерзости вливая вам в сердца,

Должна и в ваш вертеп направить все канавы.

Вот список ваших дел, алтарные шуты!..

Когда ж придет к вам тот, кто не лишен отваги,

И, честь вам оказав, промолвит: «Ну, плуты!

Я здесь; беритесь-ка за шпаги!» —

Тут вопль: «Дуэль! У нас! У христиан! Нет, нет!»

И подлецы, крестясь, бубнят о божьем слове.

О, трусы! В заповедь их страх переодет,

И, отравители, они боятся крови.

Ну что ж, дубинка есть — из свежего дубка;

Боюсь, булыжники ваш нос пересчитает;

Ведь, — знайте, жулики, — сбежавших от клинка

Обычно палка настигает.

Вы Сену, Тахо, Рейн в плен взяли; ум людской

Сумели вы смутить, предав пустой надежде;

Еврейских маклаков пред вами молкнет рой;

Иуды нет в живых, но жив Тартюф, как прежде.

Сам Яго — пустослов, коль рядом ваш Базиль;

Вы библию червям голодным предаете;

Но лишь убежища попросят ложь и гниль, —

Сердца вы настежь распахнете.

Вы оскорбляете у честных горечь дум;

Но костюмерная зато у вас богата;

В ней, куртку сняв, порок найдет любой костюм:

К вам Ласенер войдет, а выйдет Контрафатто.

Вы в души лезете, чтобы залезть в карман;

Кто примет вас, тому не жить с беспечным сердцем;

Вас гнать вы нудите — и каждый шарлатан

Потом наряжен страстотерпцем.

Вы в храме божием свой обрели буфет.

Со всеми вы дружны, кто в мире множит муки;

И в умывальнике находят крови след,

Когда вам изредка случится вымыть руки.

Не будь вы книжники, стать палачами б вам.

Для вас прекрасен меч; и что святее дыбы?

Чудовища! Ваш гимн хвалу поет кострам,

И светоч вы лишь в них нашли бы.

Не восемнадцать ли веков, сместив плиту,

Христос пытается из ветхой встать могилы?

Но вы, иудино отродье, тяжесть ту

Вновь надвигаете, все напрягая силы.

Святоши! Ваш хребет — приманка для ремня.

И рок, смеясь, велит, чтобы сынов Лойолы

Бич папы исхлестал, из Франции гоня,

А из Баварии — хлыст Лолы.

Ну что же, действуйте; свой пакостный листок,

Писаки подлые, старательно ведите;

Ногтями черными скребите мозжечок;

Вопите, клевеща, кусайтесь и живите!

Господь обрек траву зубам голодных коз,

Моря — ударам бурь, гроба — червям и мухам,

Колонны Пропилей — огням закатных роз,

А ваши лица — оплеухам.

Ну, так бегите же, ищите дыр и нор,

Спасайтесь, продавцы поддельной панацеи,

Паяцы алтаря, кто, смрадный сея вздор,

Невинней евнухов и сатаны не злее!

О господи, скажи, царь неба и земли,

Где есть лжецы подлей и с худшими сердцами,

Чем те, кто вывеску свою прибить могли

Христа кровавыми гвоздями?

Сентябрь 1850

V НЕКТО

Был некий человек, и звался он Варроном,

Другой — Эмилием и третий — Цицероном;

И каждый был могуч, и властен, и велик;

Их, в стае ликторов, народный славил клик;

И полководцем ли, судьей ли, магистратом —

Но каждый речь держал нередко пред сенатом;

Их также видели в сумятице боев

Стремящими вперед сверкающих орлов;

Рукоплесканьями встречали их в столице.

Их больше нет в живых. По мраморной гробнице

Воздвигли каждому история и Рим.

На бюсты, важные как слава, мы глядим

В музеях и дворцах; но средь толпы случайной

Раскрытый взор их полн своей мечтой, и тайной.

И все же вправе мы, сыны иных веков,

Ничуть не осквернив победный лавр венков,

Сказать порой: Варрон был груб, с тяжелым нравом;

Эмилий промах дал; был Цицерон неправым.

Коль так относимся мы к славным мертвецам,

Как смеешь требовать, — ты, меж холопов хам,

Кто до усталости был всеми презираем, —

Чтоб я тебя не звал открыто негодяем!

С тобой учтивым будь: ведь ты же — гражданин

(Кого бы выгнали из Спарты и Афин)!

Ты всем известен был, дружок домов игорных,

Вертепов, кабаков и прочих мест позорных;

Тебя видали ведь — то где-то за углом

Во тьме, то на крыльце у входа в некий дом,

Где красный рдел фонарь, мигающий под ветром, —

С дрожащей головой, прикрытой мятым фетром.

Венчанный шут в мундир теперь облек твой стан,

Но жизнь твоя — лишь фарс, раздувшийся в роман.

Мне наплевать, — судье, мыслителю, поэту, —

Что, задушив Февраль, тебя в насмешку свету

Венчал Декабрь, — тебя, питомца грязных луж.

Идите в кабаки, спросите Ванвр, Монруж,

Спросите чердаки, лачуги и подвалы!

Все скажут вслед за мной, что этот ловкий малый

Был вором, прежде чем стяжал высокий сан.

А! Просишь быть с тобой повежливей, болван?

Но ты ж — на высоте! Весь в золоте твой ворот!

Спокоен будь. А я — свой крик промчу сквозь город:

Глядите, граждане! Себя он Брутом звал,

Подлейший иезуит. Он троны низвергал,

Теперь он любит их. Он стражем был законов,

Теперь он за успех. Итак: «Долой Бурбонов!

Ура, Империя! Палату на запор!»

Коль барин — Бонапарт, лакею враг Шамбор.

И вот — сенатор он; о, счастье и отрада!

Но этот негодяй, когда все шло как надо,

В чьем сердце «лилий» нет (он сам орал о том),

Их на своем плече увидел бы — клеймом.

Лондон, август 1852

VI НАПИСАНО 17 ИЮЛЯ 1851 ГОДА по уходе с трибуны

Все эти господа, кому лежать в гробах,

Толпа тупая, грязь, что превратится в прах.

Да, да, они пройдут, они умрут. Пока же

Для сердца честного они что день, то гаже.