Том 12. Стихотворения - [20]

Нет! Сумрачный злодей, холодный и унылый,

Расстреливал, рубил и резал всех подряд,

Опустошив дома, он заселил могилы,

И взоры мертвецов теперь за ним следят.

Едва воссев на трон, наш император новый

Дитя лишил отца и мать лишил надежд,

По милости его в домах рыдают вдовы

И Франция черна от траурных одежд.

Для алой мантии его монаршей славы

Вам пурпуром, ткачи, не ладо красить нить:

Вот кровь, что натекла в монмартрские канавы,

Не лучше ли в нее порфиру опустить?

В Кайенну, в Африку, — но за какие вины? —

На каторгу он шлет героев прежних дней,

И капает с ножа багровой гильотины

Ему на голову кровь доблестных мужей.

Измена бледная к нему в окно стучится, —

Сообщнице своей спешит он отпереть;

Братоубийца он! Он — матереубийца!

Народ! Такой злодей не должен умереть!

О нет! Он должен жить! Пусть высшее отмщенье

Преступнику несет неотвратимый рок.

Пусть он под бременем всеобщего презренья

Влачится, голоден и наг, в пыли дорог;

Пусть острые шипы свершенных преступлений

Впиваются в него, как тысячи клинков;

Пусть, ужасом объят, бежит он от селений,

Пусть ищет логова в лесах, среди волков;

Иль пусть на каторге, бряцая кандалами,

Напрасно отзвука он ждет от скал немых;

Пусть он всегда, везде встречается с тенями,

И пусть не суждено ему встречать живых;

Пусть оттолкнет и смерть его неумолимо,

Жестокая к нему, как он ко всем жесток…

Народ, посторонись! Пусть он проходит мимо:

Печатью Каина его отметил бог!

Джерси, 14 ноября 1852

II ЧТО ГОВОРИЛ СЕБЕ ПОЭТ В 1848 ГОДУ

Нет, власти не ищи; не к ней твои пути.

Коль даже призовут, — смиренно отойти

Обязан ты; твой дух объят иною сферой:

Ты скорбной мысли друг — и ей служи и веруй.

Ты понят или нет, но охраняй людей,

Как пастырь, и, как жрец, благословляй!.. В своей

Родимой Франции, в родном Париже люди

Резню затеяли, оголодав; их груди

Клокочут яростью. Зловещие, стоят

На узких улицах громады баррикад

И изрыгают смерть вслепую. Там ты нужен.

Туда спеши, туда, один и безоружен;

В ужасной той борьбе, в постыдной бойне — грудь

Подставить должен ты и душу расплеснуть:

Кричать, молить, спасать и стойких и бежавших,

Улыбку пулям слать, рыдать над прахом павших!..

Потом в Палате, став на страже боевой,

Средь кликов яростных загородить собой

Всех, на кого уже разверзла зев темница;

Врубаться в эшафот; за тот порядок биться,

Что клика наглая колеблет; за солдат,

Сбиваемых с пути; за бедняка, — он брат! —

За жителя лачуг, оставленных народу,

И за печальную и гордую свободу.

И в дни, когда везде тоска, тревога, страх,

В искусство бодрость влить, что замерло в слезах,

И ждать — чем кончится, что в небесах решится…

Твой долг — предостеречь и в думы погрузиться.

Париж, июль 1848

III СМЕШАННЫЕ КОМИССИИ

Они сидят во тьме и говорят: «Мы — суд» —

И в башни; в камеры людей безвинных шлют,

И в трюмы каторжных понтонов,

Что, мрачные как ночь, в портах стоят года,

А возле — золотом вся искрится вода,

Их черный борт мерцаньем тронув.

За то, что дал приют изгнанникам, старик

Идет на каторгу, где стон сплошной и крик.

В Кайенне, в Боне ждет расправа

Всех, кто предателю не сдался без борьбы,

Тому, кто, с наглостью взломав замок судьбы,

Народное похитил право.

Друг справедливости сражен; осуждена

На баррикаду хлеб принесшая жена,

И сына голод ждет и мука.

Честь? Сослана. Закон? В изгнанье много дней.

И «правосудие» исходит из судей,

Как из гробниц ползет гадюка.

Брюссель, июль 1852

IV КЛЕРИКАЛЬНЫМ ЖУРНАЛИСТАМ

Поскольку вы, треща о мессах и постах

И бога обокрав, что грезит в кущах рая,

Лавчонку мерзкую открыли впопыхах,

Евангелием прикрывая;

Поскольку взялся бы за палку сам Христос,

Чтоб гнать вас, торгашей; и вы, невесть откуда

Сбредясь, мадонною торгуете вразнос:

Коль с чудом — десять су, и по два су — без чуда;

Поскольку вы нести способны дикий вздор,

От коего в церквах должны трещать ступени,

И ваш прелестный стиль слепит очки и взор

Церковных старост и дуэний;

Поскольку ваш сюртук покроем с рясой схож;

Поскольку вам навоз приятней ненюфара

И стряпаете вы газету для святош,

Где Патуйе строчит по планам Эскобара;

Поскольку по утрам швейцары из дверей

Бросают в сток листки презренного журнала;

Поскольку льете вы в церковный воск свечей

Свое отравленное сало;

Поскольку образцом вы мните лишь себя;

Поскольку, наконец, душой черны и грубы,

Скуля от жалости и в барабан долбя,

Слезой скрывая грязь и вдвинув дудку в зубы,

Вы, головы глупцам старательно дуря,

Заманивая их, подлейшей ложью теша,

Сумели на камнях святого алтаря

Воздвигнуть балаган Бобеша, —

Вы вправе, мнится вам, смочив святой водой

Укрытый рясою, но вредоносный коготь,

Твердить: «Я кроток, чист, иезуит прямой;

Я бью из-за угла, меня ж прошу не трогать».

О, гады, чье перо на чердаках скрипит,

Строчит, чернила пьет, льет желчь, исходит пеной,

Царапает, плюет — и туча брызг летит,

Пятная свод небес нетленный!

Поганый ваш листок — фургон, где сплошь попы;

Но это жуликов переодетых стая,

Что проповедуют среди густой толпы,

На языке блатном меж двух молитв болтая.

Вы дух порочите — поэта честный труд,

Мечту мыслителя, волнующую души;

Когда же за уши вас оттрепать придут,

Вмиг исчезают ваши уши!

Разбрызгав клевету, плеснув отравой слов,

Вы прячетесь от глаз, хоронитесь, бежите.

У каждого свой нрав и свой привычный кров: